[1] Мой материал к 64-й годовщине заключения советско-германского договора о ненападении 1939 года вызвал достаточный читательский интерес, и поэтому имеет смысл хотя бы кратко остановиться и ещё на одной – тоже некруглой, но актуальной дате: 28 сентября 2013 года исполняется 64-я годовщина заключения советско-германского договора о дружбе и границе между СССР и Германией.
Напомнить же об этом историческом факте и некоторых сопутствующих обстоятельствах надо. Ведь в нашей официальной истории внешней политики его как бы и не было, его официально и прочно «забыли», а зря...
Если так называемый пакт Молотова-Риббентропа от 23 августа 1939 года был известен в СССР широко уже потому, что вероломным нарушением этого пакта объяснялись неудачи 1941 года, то договор от 28 сентября 1939 года был у нас замолчан настолько, что о нём не упоминается даже в изданном в 1986 году издательством «Наука» трёхтомном «Дипломатическом словаре». В разделе «Советско-германские договоры, соглашения и конвенции» сразу за информацией о Договоре 1939 года о ненападении идёт информация о советско-германском конфликте 1924 года, а о сентябрьском договоре – не строчки.
Всё это, конечно, не случайно… Мы как бы стыдились (и по сей день, похоже, стыдимся) того, что после разгрома Германией Польши и вступления советских войск на территорию Западной Украины и Западной Белоруссии, Советский Союз официально зафиксировал новый территориальный статус-кво уже де-юре, в официальном документе с националистической Германией.
Подобная сдержанность могла быть понятна в первые два послевоенные десятилетия, но уже к 70-м годам ХХ века можно было оценить ситуацию объективно и не смущаться тем, чем смущаться нет у России никаких оснований. Тем более пора расставить точки над «i» сейчас, когда России то и дело тычут в нос якобы сговором с нацистами, мифической аннексией «восточных кресов» Польши (ну и наглость!), не менее мифическим поощрением Гитлера начать мировую войну и так далее.
Итак, осень 1939 года...
23 августа заключён советско-германский Пакт, и 31 августа Председатель Совета Народных Комиссаров СССР и нарком иностранных дел В.М. Молотов выступил с большой речью на сессии Верховного Совета СССР, предлагая ратифицировать Пакт, что и было сделано.
Знать эту речь сегодня очень не помешает, однако по причине экономии места не привожу из неё ни одной строки, а просто сообщаю, что 1 сентября 1939 года она была опубликована в газете «Известия», и в тот же день 1 сентября воздушными налётами в 6.00 на Варшаву, Пуцк, Гдыню, Катовице и Тчев и одновременным переходом вермахтом границы в направлениях Млавы, Крыница, Дзялдово и Верхней Силезии началась германо-польская война. Причины и поводы к ней были таковы, что она вполне могла бы завершиться как локальная война, не уничтожая Польшу окончательно, и не став мировой. Мировой эту войну сделало объявление войны Германии Англией и Францией, за которыми скрыто стояла подлинная виновница и организатор Второй мировой войны – Америка.
К двадцатым числам сентября 1939 года польская кампания фюрера закончилась абсолютным успехом, а Советской Украине были возвращены Галиция и Западная Волынь, и Советской Белоруссии – её западная часть. Славянская Галиция много веков не входила в состав России, но геополитически и этнически принадлежала к России, что признавал в 1920 году даже английский министр иностранных дел лорд Керзон.
Экс-правители Польши – мосьцицкие, беки и т.д., улепетнув через Румынию в Англию, устраивались в лондонских передних имперских апартаментов на ролях политических мосек...
А в Москве 28 сентября 1939 года Молотов и фон Риббентроп подписали уже не Пакт о ненападении, а германо-советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией. Он устанавливал новые реальности новых отношений двух держав и народов «после распада бывшего Польского государства»...
Всё это было исторически, геополитически, экономически, да и политически разумно и перспективно. Однако насколько всё это было прочно и устойчиво?
Строго в национальных интересах
ЗАДУМАЕМСЯ, если бы Пакт от 23 августа не был заключён, вошёл бы Гитлер в Польшу?
Он в неё несомненно вошёл бы, поскольку единственной преградой для него мог бы стать заключённый в августе 1939 года англо-франко-советско-польский военный союз, на который СССР был готов пойти, но от которого Англия и Франция отказались, потому что им и США была нужна мировая война, а польские паны наотрез не желали получать помощь от «москалей».
Гитлер всё равно вошёл бы в Польшу, но СССР против Германии воевать не стал бы… С чего это нам было защищать бешено антисоветскую и русофобскую панскую Варшаву? А вот войти в Западную Украину и Белоруссию нам пришлось бы, но – без договорного прикрытия, если бы не было Пакта.
В результате с немцами договариваться пришлось бы всё равно, но в более острой и менее выигрышной для России ситуации. Вот что надо знать и понимать, оценивая неуклюже и глупо замалчиваемый по сей день советско-германский договор о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 года.
Он был нам нужен, он исходил из наших законных интересов, и не ущемлял ничьих законных интересов во внешнем мире, если, конечно, не иметь в виду интересы кучки привилегированного меньшинства в Западной Европе, в США и в той же Прибалтике, национальную самобытность которой обеспечило её вхождение в состав Российской империи. Да, именно жадные интересы наднациональной элитарной кучки ущемлял Договор от 28 сентября 1939 года, а вот народам – и особенно трудящемуся большинству народов Прибалтики, он был выгоден по вполне понятным причинам. Но именно поэтому Золотая Элита сразу же стремилась сделать базу Договора непрочной...
... Увы, имела место быть и своего рода «троцкистская» отрыжка мечты о «мировой революции» в СССР, проявлявшаяся даже публично. Тому есть ряд интересных примеров, но, экономя место, приведу один. Для поэта Константина Симонова Троцкий, как я понимаю, был фигурой, человечески и политически неприемлемой. Однако Симонов написал в 1938 (тридцать восьмом, уважаемый читатель!) году стихотворение «Однополчане», которое лично меня когда-то просто ошеломило своим «предвидением». Я его, пожалуй, приведу почти полностью, выделив нем два слова...
Как будто мы уже в походе,
Военным шагом, как и я,
По многим улицам проходят
Мои ближайшие друзья;
Мы с ними не пивали чая,
Хлеб не делили пополам,
Они, меня не замечая,
Идут по собственным делам.
Но будет день – и по развёрстке
В окоп мы рядом попадём.
Поделим хлеб и на завёртку
Углы от писем оторвём.
Под Кенигсбергом на рассвете
Мы будем ранены вдвоём,
Отбудем месяц в лазарете,
И выживем, и в бой пойдём.
Святая ярость наступленья,
Боев жестокая страда
Завяжут наше поколенье
В железный узел, навсегда.
Итак, маршрут был обозначен публично и в рифмах – «на Кенигсберг»... А до этого – в 1937-м, Симонов написал «Новогодний тост», где были строчки «Как раз сейчас, за тыщу верст, рядом /За «дранг нах Остен» пиво пьют наци»...
Когда-то мне казалось – вот оно, предугаданное дыхание близкой войны. Теперь – не разочаровавшись в таланте Симонова, я думаю: «Вот они, невольные всходы троцкистских сеятелей искр «мирового пожара»…».
Конечно, было бы здорово, «если бы парни всей Земли вместе однажды собраться могли». В компании такой было бы действительно весело – как пелось в хорошей песне. И смогла бы такая компания многое... Но как из песни не выкинешь слова, так и себя не выкинешь из той конкретной эпохи, в которой тебе выпало жить.
Кто на самом деле стремился к войне
Какой же могла и должна была быть для поколения Симонова эпоха сороковых годов? Сегодня я – не колеблясь – отвечу: мирной. Во всяком случае – по отношению к немцам. Ведь для немцев и русских взгляд не через прорезь прицела на поле боя, а через визир теодолита на строительной площадке был исторически однозначно необходимым на протяжении целого ряда поколений – начиная (хотя тогда теодолитов и не было) с «Битвы народов» под Лейпцигом в 1813 году, где русские и прусские парни плечом к плечу били одного и того же зарвавшегося оккупанта в треуголке.
Как много надо было сделать, и как многим, чтобы забылось это, зато помнились давние русские победы над прусским Фридрихом в Семилетней войне XVIII века. А ведь в той войне России европейской «пра-Антантой» впервые отводилась роль глупого мальчика «без штанов» (вспомним Салтыкова-Щедрина) для битья… Россия тогда просто таскала для хитрых дядь «в штанах» каштаны из огня европейских конфликтов.
28 сентября 1939 года руководители двух стран впервые в ХХ веке внятно высказали и официально зафиксировали во взаимной договорённости те принципы, которые только и могли обеспечивать России и Германии великие и устойчивые перспективы внутреннего развития и укрепления их естественного влияния во внешнем мире.
Но чем это было – передышкой, или взаимным отрезвлением? Ведь даже к войне с Польшей фюрер отнюдь не рвался...
Об этом можно говорить и говорить. И говорить вполне доказательно – даром что парижская «Пари суар» в середине августа 1939 года громогласно сообщала, что Гитлер-де через комиссара Лиги Наций в Данциге, швейцарского дипломата Буркхардта, предлагает Чемберлену совместный поход против СССР. Конечно, это была двойная анти-германская и антисоветская провокация, хотя англичане по старой традиции действительно провоцировали Гитлера – на этот счёт есть интересная телеграмма в НКИД СССР нашего лондонского полпреда Майского от 31 августа 1939 года.
Но были и немалые силы на Западе, не желавшие войны. Тут можно вспомнить шведского промышленника Биргера Далеруса, тесно связанного и с английскими деловыми кругами, и с немцами. Контакты Лондона и Берлина через Далеруса имели своё начало, очевидно, в начале июля 1939 года и длились до конца августа – почти до самой войны с Польшей.
7 августа Геринг конспиративно встречался с семью влиятельными англичанами в шлезвиг-гольштейнском имении «Зенке Ниссен Хог», принадлежащем жене Далеруса. Англичане порознь приехали в Гамбург, а оттуда на машине под шведским флагом отправились на встречу с рейхсминистром.
Сюжет для политического детектива? Нет, как видим – политическая реальность. А собирались-то заговорщицки не для того, чтобы подтолкнуть мир к войне, а для того, похоже, чтобы попытаться её не допустить. Не исключено, конечно, что Далерус вёл двойную игру, но один из участников свидания в Шлезвиге – директор английской фирмы «Ассошиэйтед электрикал индастрис» и одновременно директор данцигской фирмы «Интернейшнл шиппинг инжиниринг» Чарльз Спенсер, считал, что «Германия может путём войны получить меньше, чем путём переговоров».
В рейхе это понимали. И, несмотря на то, что 11 августа Риббентроп в разговоре с приехавшим к фюреру графом Чиано сказал своему итальянскому коллеге: «Мы хотим войны», Берлин вряд ли хотел войны в действительности. А «воинственная» фраза Риббентропа была, конечно, просто зондажом.
Английский военный теоретик и историк Бэзил Лиддел Гарт – величина более чем крупная, и тот признавал: «Гитлер меньше всего хотел начинать ещё одну «большую войну»... Этот тезис англичанин развил, между прочим, в своём уже послевоенном, изданном в начале 60-х годов, труде «Устрашение или оборона?», где писал открытым текстом следующее:
«Данная Чемберленом в 1939 году «гарантия» Польше – внезапный его отход от политики умиротворения – несомненно явилась и провокацией и искушением для противника. Нельзя было ожидать, что... Гитлер снесёт подобную пощёчину... Захваченные немецкие архивы свидетельствуют о том, что Гитлер решил напасть на Польшу только после того, как Чемберлен дал своё невыполнимое обещание оказать Польше поддержку»...
Я ещё раз обращусь к авторитетному мнению британского теоретика, который вопрошал: «Как же получилось, что Гитлер оказался вовлеченным в «большую войну», которой хотел избежать?», и сам же пояснял: «Ответ следует искать в той поддержке, которую ему так долго оказывали западные державы своей уступчивостью, и в их неожиданном «повороте» весной 1939 года. «Поворот» был настолько резким и столь неожиданным, что война стала неизбежной».
Так то оно так, но...
Но Лиддел Гарт ни вопросов «Почему же вдруг произошёл резкий «поворот»? Как он стал возможен?» не задаёт, ни – соответственно, на них не отвечает. А вопросы-то напрашиваются сами собой. Не так ли?
Напрашиваются тем более, что сэр Бэзил понимал: у англо-французов был единственный разумный выход: честно заключить союз с Советской Россией. Понимал он и глупость польской позиции. Но почему вдруг вся «не тоталитарная» Европа так резко «поглупела»?
Ещё в феврале 1939 года Англия принимала линию «Дюссельдорфа» (было такое тоже намеренно «забытое» англо-германское соглашение) на широкое экономическое сотрудничество с рейхом, а уже в марте она даёт односторонние гарантии Польше против Германии.
6 апреля Англия заменяет их предварительным двусторонним соглашением с Польшей о взаимной помощи. А в самый жаркий предвоенный период – 25 августа, в Лондоне окончательно оформляется англо-польский союз, содержащий те самые «невыполнимые обещания» и программирующий ту войну, с началом которой – 4 сентября, выдаёт аналогичные авансы рушащейся Польше ещё и Франция. (Уж Францию-то какой бес попутал? С какой такой «козлиной» бородкой?)
А между мартом и августом министр внешней торговли Англии Хадсон в беседе с министериаль-директором Вольтатом развивает здравые идеи англо-германского экономического сотрудничества в области внешней торговли и указывает на «три обширные области, представляющие необъятное поприще для экономической деятельности: Английская империя, Китай и Россия»...
Экономической – уважаемый мой читатель! То есть, такой, которая предполагала мир. В том числе – и для России.
А на фоне всего этого – провокационная поддержка англичанами провокационной неуступчивости поляков...
В чем дело, господа-товарищи?
Тайна мирового закулисья
В XIX ВЕКЕ говорили: «Ищи женщину».
В веке XXI-м говорят: «Ищи нефть»...
Но наиболее верно в XXI-м веке при всех затруднительных казусах внешнеполитических отношений великих (а порой – и не очень великих) держав говорить: «Ищи дядю Сэма»!
Это же было верно и для века XX-го…
Ещё 18 декабря 1925 года Сталин в политическом отчёте делегатам партийного съезда говорил:
«Центр финансового могущества в капиталистическом мире, центр финансовой эксплуатации всего мира из Европы переместился в Америку... Из 9 миллиардов всего золотого запаса около 5 миллиардов находится в Америке. Валюта Северо-Американских Соединенных Штатов – самая твёрдая из всех валют. ... Временная стабилизация европейского капитализма... достигнута с помощью главным образом американского капитала и ценой финансового подчинения Западной Европы Америке».
Но если временная стабилизация европейского капитализма была достигнута с помощью главным образом американского капитала, то – спрашивается – с помощью чего можно было добиться теперь уже дестабилизации европейского капитализма? А?
ОТВЕТ очевиден – с помощью новой войны, задачей которой было бы ещё и уничтожение первой страны социализма. А основной фактор «большой» европейской войны оставался тем же, что и перед Первой мировой войной. И это был фактор «заокеанский»...
Но был ли он фатально решающим? На этот вопрос и предстояло ответить совместно России и Германии. И этот важнейший вопрос ещё более остро, чем для народов, стоял для двух их лидеров. Для Сталина и Гитлера.
Те, кто готовил войну по оба края Атлантического океана, это понимали хорошо. Да и осведомлены были неплохо.
В 1937 году в Париже активно действовала таинственная разведывательная организация сорокадвухлетнего Виктора Богомольца, уроженца Киева, студента-юриста, затем – белого контрразведчика, с 1920 года – сотрудника английской «Интеллидженс сервис» и руководителя английской же «Восточной разведки» в 1923-24 годах. 4 мая 1939 года Богомолец по результатам работы своих источников в СССР составил очередную информационно-аналитическую записку, посвящённую отставке Литвинова-Валлаха с поста наркома иностранных дел и перспективам советской внешней политики. В этой записке бывший студент факультета права Киевского университета обнаруживал доскональное знание внутренней политической жизни высшего советского руководства!
Например, Богомолец сообщал:
«Окончательный и непоправимый удар положению Литвинова нанесло Мюнхенское соглашение... ИНО ГУГОБЕЗА (Иностранный отдел Главного управления госбезопасности НКВД, – С.К.), продолжающее питать Политбюро информацией о международном положении, также, как и Разведупр (Разведывательное Управление Генштаба РККА, – С.К.), наравне в нормальными советскими дипломатическими органами, сообщило через свою агентуру в Женеве, что Мюнхенское соглашение сопровождалось якобы «джентльмен агримент» (джентльменским соглашением, – С.К.) между Гитлером и Чемберленом, согласно которому ... Лондон давал Германии за себя и за Париж гарантию свободы рук на востоке Европы в отношении её возможных планов, направленных против СССР.
Это сообщение ИНО ГУГОБЕЗА (Разведупр вскоре прислал аналогичное сообщение) вызвало особое заседание Политбюро... На этом заседании Сталин резко и определённо заявил, что «вся информация нашего НКИД была попросту дезинформацией» и что «надо сменить головку этого органа, не оправдавшего наших надежд».
Это ж какие надо было – после всех чисток 37-38 годов – «источники» иметь, чтобы получать из Москвы такие данные!
Косвенно, из записки можно было сделать вывод о том, что у Богомольца были информаторы и в НКИДе СССР, причём именно в кругах, близких к Литвинову...
Я не могу привести всю интереснейшую записку Богомольца, но одно её место нам знать не мешает.
«Отставка Литвинова, – писал Богомолец, – и вызвана желанием показать Берлину, что СССР твёрдо решил сохранить линию самостоятельной политики перед лицом англо-германских трений и конфликта с Польшей из-за Данцига. Последний визит Мерекалова (полпред СССР в Германии – С.К.) перед его отъездом из Берлина к фон Риббентропу вызвал определённые заявления последнего, во время которых он уверял Мерекалова, что фюрер отнюдь не питает чувств вражды к СССР...
Помимо предложения, что фюрер может в любой торжественной форме подтвердить силу германо-советского договора о ненападении и арбитраже (имеется в виду Договор 1926 года, – С.К.), как регулирующего целиком все отношения между обеими странами (об этом сообщал наш источник в последнем докладе), фон Риббентроп заявил, что в Берлине всегда считали, что личные чувства Литвинова, как еврея, в отношении третьего Рейха сыграли большую роль в обострении отношений между обеими странами.
Сделав это удовлетворение Берлину (Богомолец имел в виду, надо полагать, отставку Литвинова – С.К.), Москва отнюдь, конечно, не расположена начать политику сближения с Берлином. Появление Молотова, Председателя Совета народных комиссаров, на посту наркома иностранных дел Советского Союза даст... полную возможность самого широкого манёвра между обеими «империалистическими группировками (ранее Богомолец их назвал: «демократическое крыло мирового империализма» – Англия-Франция-Соединённые Штаты и «фашистское крыло» – Германия-Италия-Япония, – С.К.)...»
Сталин попытался провести манёвр в сторону «демократий», но они руку Кремля оттолкнули, ибо Кремлю был нужен мир, а «демократиям» – война.
Богомолец констатировал: «СССР выходит на мировую арену как представитель чисто русских государственных интересов... и как... протектор мирового пролетариата и покровитель Коминтерна».
Что ж, информаторы Богомольца были осведомлены о многом. И, хотя насчёт Коминтерна они к тому времени и перехватывали через край, груз Коминтерна действительно довлел ещё над Сталиным. Лишь искренне отказавшись от активной «комитерновской линии» и пойдя на блок с Германией, Советская Россия и Сталин смогли бы надёжно защитить русские государственные интересы – защитить миром с рейхом.
СУДЯ ПО ВСЕМУ, Сталин это понимал и действительно колебался.
Передышка или новый курс?
Драматизм ситуации был в том, что Сталин не мог до конца уяснить даже сам для себя – чем этот Пакт является для Сталина? Ещё сложнее было решить – чем он является для Гитлера?
Колебался подобным образом и Гитлер. 28 сентября 1939 года он пошёл на договор о границе – это было настоятельно необходимо в реальном масштабе времени. Но это был договор не только о границе, а ещё и о дружбе…
Дружбе ли?
После окончания польской кампании Гитлер выступил 6 октября 1939 года с речью в рейхстаге, где публично расставил все нужные акценты:
«Если в наступлении на Польшу проявилась общность интересов с Россией, то она основывается не только на однородности тех проблем, которые касаются обоих государств, но и на однородности того опыта, который оба государства приобрели в формировании отношений друг с другом.
Уже в моей данцигской речи 19 сентября 1939 года я заявил, что Россия организована на принципах, во многом отличающихся от наших. Однако с тех пор как выяснилось, что Сталин не видит в этих русско-советских принципах никакой причины, мешающей поддерживать дружественные отношения с государствами другого мировоззрения, у национал-социалистской Германии тоже не было больше побуждения применять здесь иной масштаб.
Советская Россия – это Советская Россия, а национал-социалистская Германия – это национал-социалистская Германия. Но несомненно одно: с того момента, как оба государства начали взаимно уважать их отличные друг от друга режимы и принципы, отпала всякая причина для каких-либо взаимных враждебных отношений...».
Как и в своих книгах, я нередко прибегаю здесь к обширному цитированию. Но как иначе? Лично я терпеть не могу, когда мне подсовывают интерпретации вместо информации. Не лучше ли, не честнее ли, не уважительнее ли по отношению к читателю дать точную цитату, а уж потом – свой вывод? В этом-то случае у читателя есть возможность и самому поразмыслить. И – сравнить мой вывод с собственным.
Поэтому я вновь возвращаюсь к прямому цитированию речи Гитлера 6 октября, предварительно спросив: «Ну с чем, ранее им сказанным, может не соглашаться любой, кто хочет для своей Родины мира»?
И с чем можно не согласиться, из сказанного ниже? Ведь, говоря о Пакте, Гитлер тоже был рационален: «Заключённый... пакт о дружбе и сферах интересов дает обоим государствам не только мир, но и возможность счастливого и прочного сотрудничества. Германия и Советская Россия общими усилиями лишат одно из опаснейших мест в Европе его угрожающего характера и, каждая в своей сфере, будут вносить свой вклад в благополучие проживающих там людей, а тем самым и в европейский мир...».
Да, в Польше в это время уже шли расстрелы. Но немцы расстреливали там никак не больше, чем расстреливали, скажем, англичане и французы в своих колониях. А ведь у индусов и негров лишь кожа чёрная, а кровь – тоже красная.
Причём англо-французы репрессировали своих же формально подданных, а немцы вступили на территорию врага, который хвалился, что войдёт в Берлин. А уж расстреливать – войдя в Берлин – польские паны сумели бы ничуть не хуже, чем зондеркоманды. Как это ни печально, но поляки свою судьбу заслужили исторически, политически и морально.
Вот, скажем, – Западная Белоруссия. Даже знаменитая «линия» империалиста Керзона, проведённая по этническому принципу, отграничивала эти земли в пользу РСФСР. Тем не менее поляки на них позарились как на свои. А были западно-белорусские земли для панской Польши фактической колонией. Вот цифры... Территория Западной Белоруссии составляла от тогдашней польской 29 процентов, население – 12,5 процента. А рабочих было там лишь 3,5 процента от общего числа рабочих в Польше, мощности электростанций «натягивали» чуть больше двух (2,2) процентов.
Так что не Советской России, вернувшей не в последнюю очередь благодаря немцам свои западные земли, было плакать над польской судьбой. Разумнее было прислушаться к тому, что с трибуны рейхстага говорил Гитлер.
А он говорил вот что: «В одном решение Германии неизменно: в создании также и на Востоке нашего рейха мирных, стабильных и тем самым приемлемых условий жизни. И именно здесь германские интересы и желания совпадают с интересами и желаниями Советской России. Оба государства полны решимости не допустить, чтобы между ними возникли такие проблемы, в которых таится ядро внутренних волнений, а тем самым и внешних помех и которые могли бы каким-либо неблагоприятным образом затронуть отношения между обеими великими державами...»
СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКИЙ договор о дружбе и границе между СССР и Германией от 28 сентября 1939 года закладывал правовую базу для мира между СССР и Германией. И мир был возможен, но ряд не столько объективных, сколько субъективных обстоятельств сорвал развитие процесса в духе Договора от 28 сентября 1939 года. Не прошло и двух лет, как Гитлер вступил на путь военной авантюры против России, войдя в нашу историю как величайший её внешний исторический враг.
Но могло быть и иначе. Известный послевоенный биограф Гитлера – Иоахим Фёст, высказывался в том смысле, что если бы Гитлер-де пал жертвой покушения своевременно, до начала войны, то он почитался бы в Германии выше даже Бисмарка, как великий немец №1, мирно объединивший немцев, включая судетских и австрийских, в одном могучем государстве. В таком мнении есть свой резон. Но можно сказать и то, что если бы Гитлер нанёс свой удар 1941 года не по России, а по Англии в её африканское подбрюшье, дойдя до нефти Ирака, и если бы Гитлер самым явным и решительным образом отказался от идеи превентивной войны с Россией, то он мог бы войти в историю России не как наш смертельный враг, а как рациональный друг.
Лишь глупцы или подлецы способны расценить сказанное как апологию Гитлера, нацизма и т.д., как попрание памяти павших на той войне. Моя позиция – позиция автора двух книг о войне: «10 мифов о 1941 годе» и «Мифы о 1945 годе», вполне однозначна: в той войне немцы под рукой Гитлера боролись за царство тьмы, а мы под рукой Сталина – за мир и свет.
Но задуматься тут есть над чем – общая история русских и немцев даёт для этого, увы, обильную пищу. Уж если Гитлер не отвергал, пусть и непоследовательно, идею прочной дружбы с Россией против врага народов – англосаксонской Золотой Элиты, то нынешним немцам дружба с Россией в целях противодействия гегемонии США, тем более необходима и исторически оптимальна.
Сергей Кремлёв (Брезкун), специально для «Посольского приказа»