[1]КОГДА Черчилль в Потсдаме узнал от Трумэна об успехе первого атомного испытания США, он пришёл в состояние эйфории и рисовал себе, как мы знаем, «прекрасную» картину «окончания всей войны одним или двумя сильными ударами».
«Кроме того, нам не нужны будут русские», – прибавлял он тогда и продолжал:
«Окончание войны с Японией больше не зависело от участия их многочисленных (Черчилль забыл сказать: «прекрасно вооружённых и опытных», – С.К.) армий в окончательных и, возможно, затяжных боях. Нам не нужно было просить у них одолжений».
В том же духе тогда высказывались и многие американские чины, но всё это было сюжетом на тему: «А виноград-то зелен». Без участия СССР в войне против Японии ситуация могла бы оказаться не только затяжной, но и не такой уж для англосаксов победной.
Проделаем небольшое упражнение по виртуальной истории.
Германия повержена – это факт ещё реальной истории. Но далее представим себе следующее...
Воспоминание о возможном будущем
Допустим, союзники официально освободили бы СССР от обязательств по вступлению в войну с Японией или дали бы понять, что не настаивают на этом, и готовятся окончить войну сами – «одним или двумя сильными ударами».
Сразу надо сказать, что таких ударов, даже атомных, понадобилось бы не один-два, а по крайней мере два-три десятка, а для этого потребовалось бы время – плутоний и уран-235 тогда ещё тоннами не производили.
И куда наносить удары? На Тихоокеанском театре военных действий тогда находилось в разных местах до 4 миллионов японских солдат. Причём удары по войскам были бы менее эффективными, чем по городам.
С другой стороны, представим себе, что в новой (сегодня – виртуальной) ситуации Япония в, скажем, июне или начале июля 1945 года делает СССР ряд таких широких и разумных уступок, которые полностью снимают наши законные многолетние претензии к Японии.
Взамен Япония получает от нас в массовом порядке военную технику – включая высотные перехватчики ПВО, нефть и другие военные материалы. Право на это мы вполне имели бы. При этом мощная Квантунская армия полностью перебрасывается на Тихоокеанский театр военных действий.
Представим также, что Япония нормализует (а почему бы и нет в форс-мажорной для неё ситуации?) отношения с Китаем. В ответ же на первые атомные бомбардировки США японцы публично заявляют о своей готовности применить против союзников и прежде всего на территории США своё бактериологическое оружие (БО). Тогда серьёзные его разработки велись только в Японии, и она достигла здесь немалых успехов, создав реальные боеприпасы, технологию и прочее. Базировалось всё это в основном в Маньчжурии и по причине мощного и быстрого советского удара не было эвакуировано в метрополию, но ведь мы рассматриваем виртуальный вариант, когда все структуры бактериологической войны у Японии сохранились.
Вспомним, что в реальной истории и союзники, и Германия имели огромные запасы химического оружия (ХО), но даже накануне поражения Гитлер не решился на химическую войну, ибо знал и был предупреждён, что в ответ союзники зальют Рейх боевыми отравляющими веществами.
Фактически, хотя это по сей день не осознано даже «записными» политологами, это был первый случай взаимного стратегического сдерживания – пока ещё не атомного, но вполне эффективного.
Япония, не надломленная вступлением в войну СССР, могла бы применить принцип сдерживания уже в Азии и на другой военно-технологической базе. В Европе от применения ХО немцев удержала угроза применения ХО союзниками. Теперь же угроза применения БО японцами могло бы сдержать эскалацию атомной войны США против Японии.
А как же вы хотели, господа хорошие? Ядерный кошмар Хиросимы вполне оправдывал бы Большую чуму 1945 года в Сан-Франциско и Нью-Йорке...
Почему-то мы забываем и об исключительной жестокости японцев времён Второй мировой войны. Ужасные фотографии жертв Хиросимы заслоняют ужасные, например, фотографии хладнокровно отрубленных японцами голов китайских патриотов. А «медицинские» эксперименты над заживо вскрытыми людьми?
Но жестокость подкрепляла фанатизм. А массовый фанатизм, оснащённый воздушной человеко-торпедой с реактивным двигателем, мог стать тоже важным фактором.
Не знаю, насколько реальные англосаксонские стратеги учитывали в своих расчётах 1945 года описанный мной выше виртуальный вариант и всё остальное, но думаю, что нечто подобное они не учитывать не могли. Англосаксы всегда были мастерами ближней стратегии.
К слову... Об их способности к подлинной, то есть – планетарной умной и дальновидной, стратегии говорить не приходится, ибо тут англосаксы проявили себя как раз слепцами, посадив мир конца XX и начала XXI века в зловонную ядовитую лужу империалистической «золотомиллиардной» глобализации и «масс-медийной» дебилизации.
Но это – к слову...
Итак, стратегией конструктивного развития Планеты англосаксы никогда не владели и даже над ней не задумывались – мир всегда был для них не более чем «Великой шахматной доской». Однако «тактической», так сказать, стратегией «игры» на мировой «шахматной доске» они всегда владели мастерски.
Соответственно, чтобы не писали отставные англосаксонские политиканы типа Черчилля в своих мемуарах, компетентные англосаксонские аналитики в реальном масштабе времени умели мыслить системно, хотя мыслили они, увы, в рамках стратегии не Жизни, а Игры.
Но если они мыслили системно, то не могли не отдавать себе отчёт во всей важности скорейшего подключения к войне на Дальнем Востоке Советского Союза. Если бы его участию в войне в Вашингтоне не придавалось особого значения, то США не очень-то втягивали бы нас в войну уже потому, что — в случае совместной победы над Японией — Россия на Дальнем Востоке укреплялась бы однозначно и мощно. Мы тогда возвращали бы себе Южный Сахалин и получали бы Курильские острова, что реально и произошло.
Стратегическое положение СССР сразу становилось качественно иным, причём – и по отношению к Соединенным Штатам. Надо было это янки? Нет, конечно. Но без участия России скорая победа над Японией становилась проблематичной несмотря на все атомные бомбы, к тому же – ещё немногочисленные.
Вот почему на Потсдамской конференции Трумэн кулуарно не раз задавал Сталину вопрос «о сроках», и тот ответил, что 8 августа 1945 года – самый ранний срок.
Советскому Союзу затягивать ситуацию тоже, между прочим, не стоило. Зимой через Большой Хинган не очень-то перевалишь. Да и вообще надо было поскорее решить все военные проблемы и переходить к мирным задачам.
Опять-таки по сей день не осознано, что дата первого атомного удара по Японии была определена, фактически, не в Вашингтоне – сколько бы нам ни приводили англосаксонских доказательств на сей счёт, а в Москве.
Всё определялось готовностью к войне СССР!
Если бы янки уничтожили Хиросиму до начала советского наступления, то психологический эффект был бы намного слабее. У Японии ещё оставалась бы пусть и призрачная, но – надежда. Иное дело, когда атомный «кулак» отправлял в нокаут Японию, уже получившую «маньчжурский» нокдаун от России.
Это – относительно того, нужна ли была Соединённым Штатам Россия для обеспечения успеха в войне с Японией...
Очень недружественный нейтралитет
Но миф о том, что Россия якобы не нужна была англосаксам для победы над Японией бледнеет на фоне ещё более гнусного и глупого мифа о том, что якобы «подлый» СССР «ударил в спину» «благородную» Страну Восходящего Солнца, всю войну России с Германией строго соблюдавшую по отношению к России лояльность и нейтралитет.
Утверждается также, что, вступив в войну с Японией ранее 13 апреля 1946 года, Советский Союз якобы нарушил режим, обусловленный советско-японским Пактом о нейтралитете от 13 апреля 1941 года.
Что ж, далее мы займёмся именно этим мифом. И начнём с того, что с начала войны Японии с Соединёнными Штатами Америки (с которыми СССР был связан союзническими обязательствами) в отношениях СССР и Японии (с которой у нас был подписан Пакт о нейтралитете) стали обычными инциденты на море с советскими судами.
Причём тот факт, что Япония воевала с Америкой, а мы с Америкой торговали, японские недружественные действия не оправдывал. Советские суда не могли везти в США военные грузы – что мы могли дать тогда США такого, чего у них не было? А любые грузы, которые везли в СССР из США советские суда, не могли быть использованы против Японии, с которой СССР не воевал.
Зачем же было нагнетать и так непростую обстановку – если ты верен нейтралитету?
Тем не менее, уже в декабре 1941 года, несмотря на опознавательные знаки, японцы обстреляли стоявшие на ремонте в Гонконге советские торговые суда «Кречет», «Свирьстрой», «Сергей Лазо» и «Симферополь». В декабре того же 1941 года японские самолёты потопили советские пароходы «Перекоп» и «Майкоп», в апреле 1942 года японский эсминец задержал наш пароход «Сергей Киров». В течение 35 суток японцы задерживали пароход «Двина», издеваясь над экипажем, в мае 1943 года были задержаны «Ингул» и «Каменец-Подольский»…
Всего в 1941-44 годах японцы задержали 178 советских судов. Причём речь – не об остановках и досмотрах судов, что было как-то оправдано и что было почти постоянным на маршрутах наших судов, перевозящих грузы из США в СССР. Речь – именно о задержаниях, каждый раз необоснованных.
Именно необоснованных, потому что здесь неправомерны никакие ссылки на то, что, мол, многие наши грузовые суда были американской постройки и предоставлялись нам Америкой по ленд-лизу (тот же, например, «Сергей Киров» был построен в 1942 году в Портленде и вначале именовался Charles Gordon Curtis).
Во-первых, хотя обводы у «ленд-лизных» судов были американскими, флаги на них были советскими. Во-вторых, во время войны США и Японии на курсах, ведущих к Владивостоку и Петропавловску-на-Камчатке, с определённого места маршрута только советские гражданские суда и плавали. Кроме японских, конечно.
Современный японовед Василий Молодяков, очень тесно связанный ныне с Японией, называет всё это «различными инцидентами, неизбежными в годы войны между соседними нейтральными странами, если они принадлежат к враждующим коалициям».
Ой ли?
Вообще-то, нейтралитет и принадлежность к враждующим коалициям – вещи, мало согласующиеся друг с другом. И тот, кто желает даже в подобной ситуации восприниматься другой стороной как действительно сохраняющий нейтралитет, должен быть особенно щепетильным по части необдуманных, а тем более – явно намеренных недружественных действий.
Мы так себя и вели.
Японцы же…
Скажем, 11 мая 1942 года НКИД СССР направил посольству Японии в Куйбышеве памятную записку относительно торпедирования советского парохода «Ангарстрой» японской подлодкой. Пароход был атакован и затонул юго-западнее острова Кюсю. Японцы стандартно свалили потопление на крейсирующие у японских берегов подлодки США. Однако потопили «Ангарстрой», всё же, японские подводники, так же, как 17 февраля 1943 года утром, в 7 часов 45 минут, при ясной и тихой погоде, они потопили сухогруз «Ильмень», шедший из Владивостока в Петропавловск-на-Камчатке. Потопили после того, как японские надводные суда трижды досматривали судно.
При взрыве погибло 7человек команды.
20 марта 1943 года НКИД направил в Токио очередную памятную записку по этому поводу, а 10 апреля японское посольство в ответной памятной записке вновь открестилось от потопления. Мы не могли ничего утверждать определённо – атакующие подводные лодки флагов не поднимают, но все обстоятельства указывали на японских моряков.
Хотя случалось всякое, и даже сегодня разобраться в этом «всяком» порой непросто.
Так, 3 июня 1943 года НКИД СССР в памятной записке посольству Японии в СССР сообщал об обстоятельствах потопления советского парохода «Кола» предположительно японской подлодкой. В записке НКИД сообщалось, что «Кола» вышла утром 13 февраля 1943 года из порта Владивосток в порт Петропавловск-на-Камчатке за грузом, 15 февраля в районе Цусимского пролива была задержана и опрошена японским военным судном, а 17 февраля 1943 года торпедирована и через 2 минуты затонула.
Из 64 членов экипажа и 9 пассажиров – женщин с детьми, спасся 41 человек на двух шлюпках.
Четырёх моряков подобрали японцы и более недели пытались выдавить из них заявление о том, что «Колу» торпедировала американская подводная лодка.
3 июня 1943 года НКИД СССР, описывая инцидент в своей памятной записке, особо выделил факт давления японских жандармов на советских моряков.
12 августа 1943 года японцы ответили, что «Кола» потоплена-де «вовсе не японской подводной лодкой, а подводной лодкой враждебных к Японии стран». Что же до остального, то ответ был таков:
«…2) Заявление советской стороны об обращении японских властей с 4 спасёнными советскими моряками, также не соответствует действительности, ибо моряки, наоборот, выразили свою благодарность за любезное обращение японских властей, которые взяли на себя заботу о них и оказали им всяческое содействие».
Это была, конечно, вежливая наглость, так же как издевательством была последняя фраза японской памятной записки о судьбе 30 советских граждан с «Колы», погибших 17 февраля 1943 года. Через полгода после инцидента, 12 августа 1943 года, японцы написали следующее:
«…розыск до сих пор оказался тщетным. Таким образом допускается предположение о потерпении (так в тексте, – С.К.) ими бедствия».
Ничего не скажешь, выражено очень даже дипломатично! Но ситуацию это не проясняло.
Сухогрузный пароход «Кола», построенный в 1919 году в США, ранее назывался Satartia. 14 февраля 1942 года он был принят в Сиэтле советской закупочной комиссией, и на нём был поднят Государственный флаг СССР.
Что же до гибели «Колы», то, как утверждается во вполне серьёзном справочнике «Флот СССР. Корабли и суда ленд-лиза» такого авторитетного автора как С.С. Бережной, «Кола» была торпедирована на переходе из Владивостока в США (не на Камчатку) 12 февраля 1943 года подводной лодкой ВМС США Sofish...
Итак, в данном случае японцы не при чём? Возможно, но странности остаются. В дате гибели «Колы», указанной у С.С.Бережного (12 февраля вместо 17 февраля), могла быть простая опечатка. Но ведь и пункт назначения у него принципиально отличается от указанного в записке НКИД СССР! Вообще-то идти из Владивостока в Петропавловск-на-Камчатке сподручнее не через Цусимский пролив, а через пролив Лаперуза. Однако февраль забивает последний пролив льдом, так что маршрут «Колы» вполне объясним. А как объяснить настойчивость, с которой японские жандармы пытались выбить из спасённых советских моряков подтверждение торпедирования «Колы» американцами?
Пожалуй, такая настойчивость может быть объяснена тем, что японцы и до «Колы», и после «Колы» топили советские грузовые суда, и в ситуации, когда были уверены, что инцидент с «Колой» – не на них, очень хотели однозначных доказательств вины янки. Ведь тогда и другие потопления можно было бы сваливать на них.
По официальным советским данным 70-х годов, всего за 1941-45 годы японцами было потоплено 18 советских судов, а общие убытки советского судоходства за это время составили 637 миллионов рублей.
Не мало чего стоящих путинских «рублей», а полновесных сталинских!
Последнее, как я понимаю, торпедирование советского парохода японскими подводниками произошло 13 июня 1945 года. Пароход «Трансбалт», шедший из США во Владивосток, был атакован в 3 часа 36 минут в Японском море после прохода пролива Лаперуза! Уж тут на американцев ничего списать было нельзя. 7 июля 1945 года нарком морского флота СССР Ширшов доложил об этом Председателю ГКО Сталину, сообщив, что судно с 9 800 тоннами продовольственных грузов было потоплено двумя торпедами, 5 человек погибло.
Так обстояли дела с японским «нейтралитетом» на море.
Что же до нарушений японцами воздушных и сухопутных границ с СССР и провокационных обстрелов советской территории с периодическими жертвами с нашей стороны, то этих – по определению В.Молодякова – «различных инцидентов» за четыре года «нейтралитета» набралось великое множество...
Верный союзник Гитлера
Впрочем, всё это не закрывает главного вопроса – нарушил ли Советский Союз советско-японский Пакт о нейтралитете от 13 апреля 1941 года, или нет?
Бесплатно окончивший МГУ в Москве, с 1995 года живущий и работающий в Токио и защитивший в 2003 году опять-таки в Москве докторскую диссертацию, Василий Молодяков утверждает, что СССР нарушил Пакт, вступив в войну с Японией.
То же самое утверждают многие и в Японии.
Мол, Сталин не оценил «сдержанности японцев», так и не напавших на СССР после нападения Германии, и отплатил им якобы чёрной неблагодарностью, объявив Японии войну вместо того, чтобы принять в 1945 году предложение Токио о посредничестве между Японией и союзниками.
Что ж, поскольку Василия Молодякова можно считать сегодня с одной стороны одним из наиболее ревностных «россиянских» защитников японских интересов, а с другой стороны – одним из наиболее ярких таких защитников, на его аргументах стоит остановиться. И начать надо с выяснения того, можно ли говорить о японской политике по отношению к СССР в 1941—1945 годах как о политике нейтральной?
В книге «Россия и Япония: меч на весах» Молодяков пишет: «Вернёмся к главному вопросу: было принято в эти годы (1941—1945 гг., – С.К.) в Японии решение о нападении на СССР или нет? И если да, то какое?»
Однако здесь налицо подмена сути дела! Главным вопросом по теме является иной: «Способствовала ли политика Японии по отношению к СССР облегчению положения Германии на советско-германском фронте? И если да, то в какой мере?».
А ведь ответ здесь однозначен: «Да, способствовала!».
И способствовала в настолько значительной мере, что если бы СССР не вынужден был держать до осени 1943 года на границе с «нейтральной» Японией крупную группировку войск, война в Европе могла бы закончиться для СССР значительно раньше и с меньшими потерями.
А теперь – немного фактов… Немного потому, что я ведь не пишу отдельную книгу о советско-японской войне 1945 года, хотя написать её и стоило бы. Я пишу лишь краткий очерк событий 1945 года, в котором японский аспект имел – на фоне всего остального – как ни крути, второстепенное значение.
Но кое-что сообщить можно…
И нужно.
Скажем, 5 июля 1941 года Риббентроп в шифровке германскому послу в Токио Отту сообщал последнему о заявлении японского министра иностранных дел Мацуока, сделанном в беседе с Риббентропом, состоявшейся 26 марта 1941 года в Берлине. Мацуока, обсуждая с германским коллегой перспективы заключения советско-японского Пакта, сказал тогда:
«Никакой японский премьер-министр или министр иностранных дел не сумеет заставить Японию остаться нейтральной, если между Германией и Советским Союзом возникнет конфликт. В этом случае Япония принуждена будет, естественно, напасть на Россию на стороне Германии. Тут не поможет никакой пакт о нейтралитете».
Риббентроп информировал Отта о беседе четырёхмесячной давности для того, чтобы Отт мог при случае «деликатно» напомнить японцам об этом «авансе» Мацуоки – пусть официально и не зафиксированном.
«Но Япония не напала на СССР ни в 1941 году, ни позже», – может возразить кто-то.
И возражает.
Так, в начале 90-х годов в занятной газете «Известия» – той, в которой не было известий (как по старому анекдоту, не было правды так же, как в брежневской «Правде») – некто В.Руднев и А.Иллеш задались резонным, по мнению В.Молодякова, вопросом.
Мол, обвинение Японии в агрессии против СССР может базироваться лишь на планах японцев, а не на их действиях, которых, мол, не было. «Но можно ли судить за неосуществлённый план по всей строгости закона?» – вопрошают В.Руднев, А.Иллеш и В.Молодяков.
Однако и здесь мы имеем дело с чем-то вроде логического и исторического шулерства. Речь ведь не о намерениях, а о прямом и масштабном пособничестве японцев немцам! И оно-то реально влияло на ситуацию.
Даже без прямого нападения Японии на СССР.
При этом В.Молодяков в книге 2005 года утверждает, что свидетельства об агрессивных планах Японии якобы исходят от мало компетентных второстепенных японских генералов, чьи фамилии то и дело повторяются в «советской научной и научно-популярной (?, – С.К.) литературе».
Уж не знаю, почему наш японовед игнорирует свидетельства вполне первого лица, ставшие широко доступными не позднее чем в 1997 году. Вот краткие извлечения из обширных собственноручных показаний командующего Квантунской армией генерала Ямада Отодзо от 8-9 апреля 1946 года:
«…Факты говорят, что Япония вооружённой силой захватила значительную часть Советского Дальнего Востока (генерал начал с исторического обзора от момента «революции Мэйдзи» 1867 года и в данном случае имел в виду гражданскую войну, – С.К.). Нет нужды говорить, правильно или неправильно было поступлено во время зверского убийства Лазо…, это был неправильный поступок… Ниже я привожу цифры увеличения войск в Маньчжурии: после русско-японской войны– 1 дивизия, 1 самостоятельный охранный отряд; 1937 г. – 3 дивизии…; 1938 г. – 7 дивизий…; 1939—1940 гг. – 12 дивизий…; 1941 г. – 14 дивизий…; 1942 г. – 15 дивизий…; 1944 г. – (начало года) – 15 дивизий… Только что указанное увеличение войск в Маньчжурии является нарушением Портсмутского договора…»
Писал бывший командующий Квантунской армией и так:
«Отрезок времени между 1941 и 1943 гг. был периодом наибольшего расцвета мощи Квантунской армии. Причём по плану «Кантокуэн» («Особые манёвры Квантунской армии», – С.К.) после июля 1941 г. Квантунская армия была развёрнута до штатов, близких к военному времени. План «Кантокуэн» не являлся оперативным планом войны. Это был план мероприятий по подготовке к наступательной войне против СССР…».
Кому, как не командующему Квантунской армией, полностью и давно ориентированной на советский Дальний Восток, принадлежит приоритет в оценке роли и направленности этой японской группировки?!
Япония действительно не имела войну с СССР первоочередной целью. Расчёт здесь был верным – если Рейх бесповоротно разгромит Россию в Европе, то пока немцы доберутся до Байкала, там в любом случае первыми будут японцы. И ради такого варианта можно будет ослабить нажим на янки в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Тем более, что тогда Америке срочно потребовалось бы спасать ситуацию в Европе и ей было бы не до Японии.
Поэтому «нейтралитет» Японии был источником постоянной головной боли как для Сталина, так и для командующего войсками Дальневосточного фронта генерала армии Апанасенко. В декабре 1941 года против 24 пехотных дивизий японцев, 3939 орудий, 885 танков и примерно 1200 самолётов Апанасенко имел 19 стрелковых дивизий и 7 стрелковых бригад при 3659 орудиях, 1381 танке и 1800 самолётах. Такое соотношение сил при возможности для Японии быстро нарастить их, заставляло советские войска на Дальнем Востоке находится в постоянной боевой готовности – как писал Апанасенко Сталину – «ко всяким неожиданностям».
И японцы постоянно наращивали мощь Квантунской армии, доводя её численность чуть ли не до миллиона человек, что составляло почти четверть сухопутных вооружённых сил Японии.
Хорош «нейтралитет»!
Строго в рамках договора
Напоминаю, что я не пишу историю советско-японской войны, поэтому далее ограничусь лишь некоторыми соображениями.
Правда же такова...
Пакт от 13 апреля 1941 года был заключён сроком на пять лет, и в Статье Третьей его было сказано:
«…если ни одна из Договаривающихся Сторон не денонсирует Пакт за год до истечения срока, он будет считаться автоматически продлённым на следующие пять лет».
То есть, своё отношение к продлению или денонсации Пакта мы должны были высказать по крайней мере до 13 апреля 1945 года.
В Европе ещё шли тяжёлые бои, когда 5 апреля 1945 года в 3 часа дня, Молотов пригласил к себе японского посла Сато и объявил ему о том, что с того времени, когда был заключён Пакт 1941 года, «обстановка изменилась в корне».
В заявлении Советского правительства, опубликованном 6 апреля 1945 года в «Правде», далее говорилось:
«…Германия напала на СССР, а Япония, союзница Германии, помогает последней в её войне против СССР. Кроме того, Япония воюет с США и Англией, которые являются союзниками Советского Союза.
При таком положении Пакт о нейтралитете между Японией и СССР потерял смысл и продление этого Пакта стало невозможным.
В силу сказанного выше и в соответствии со статьёй 3-й упомянутого Пакта, предусматривающей право денонсации за один год до истечения пятилетнего срока действия Пакта, Советское Правительство настоящим заявляет Правительству Японии о своём желании денонсировать Пакт от 13 апреля 1941 года».
Казалось бы, чего яснее? Это ещё не было объявлением войны, но было внятным заявлением о том, что СССР в любой момент после 13 апреля 1945 года может выступить против Японии на стороне США и Англии. И уж, во всяком случае, после окончания войны в Европе вопрос о выступлении СССР против Японии с учётом денонсации нами Пакта становился вопросом считанных месяцев.
Это прекрасно понимали все, и западная печать вкупе с официальными лицами, приветствуя решение СССР, прямо отмечала, что предстоящее вступление СССР в войну против Японии «ликвидирует необходимость для американцев и англичан сражаться с Квантунской армией».
Однако нынешние адвокаты «миролюбивой» (к весне 1945 года!) Японии начинают недостойную возню, ссылаются на какие-то якобы сказанные Молотовым в беседе с Сато слова, из которых якобы можно было заключить, что Пакт будет соблюдаться Советским Союзом до конца оговорённого в 1941 году срока, то есть – до 13 апреля 1946 года.
Затем «адвокаты» заявляют, что СССР, чётко и «своевременно» не определив-де свою позицию, якобы «обманул» «простодушных» японцев и якобы дал им основания надеяться на сохранение Советским Союзом нейтралитета ещё длительное время.
Уж не знаю, кого подобные «адвокаты» пытаются представить политическими идиотами – Сталина и Молотова, Сато и японцев, или – самих себя?
Напротив, в 1945 году японцы не могли не понимать, что уже в 1945 году им обязательно придётся воевать с Россией, если они не предпримут сверх-усилий на базе сверх-уступок России. Полное понимание тогдашним японским руководством сути ситуации в реальном масштабе времени видно уже из того, что 5 апреля 1945 года – сразу же после заявления Молотова о денонсации Пакта 1941 года – действующее правительство Коису ушло в отставку (новое правительство возглавил 78-летний адмирал Судзуки).
В некотором смысле повторилась ситуация 1939 года, когда неожиданное для японцев заключение советско-германского Пакта от 23 августа 1939 года привело к отставке кабинета барона Киитиро Хиранума (его сменил генерал Нобуюки Абэ).
Однако на этот раз японцы не могли расценивать шаг Москвы как неожиданный. Напротив, в ситуации 1945 года он был единственным ожидаемым не только в Японии, но и во всём мире! Очень уж много разного рода «синяков» наставил нам за четыре года Пакт о «нейтралитете».
Для нас Пакт должен был стать фактором обеспечения безопасности дальневосточных границ, но в полной мере этим фактором так и не стал. Для японцев же Пакт – в условиях начавшейся войны Германии с Россией – стал средством подготовки собственного нападения на СССР в удобный для японцев момент.
Мало известная сегодня деталь... При подписании советско-японского Пакта от 13 апреля 1941 года было договорено, что в течение полугода, то есть – до середины октября 1941 года, будет решён вопрос о прекращении действия японских концессий на Северном Сахалине.
В марте 1941 года Мацуока подтвердил Молотову это обязательство. Однако выполнено оно было лишь весной 1944 года.
Если помнить о различиях между стратегической ситуацией, в которой находилась Россия в октябре 1941 года, и стратегической ситуацией, в которой она находилась весной 1944 года, можно сделать только один вывод относительно того, почему Япония не решила вопрос о ликвидации концессий к октябрю 1941 года и почему этот вопрос был, всё же, решён весной 1944 года.
И эта деталь хорошо высвечивает суть японского «нейтралитета» времён войны.
А ответ японцев на вопрос советского посла Сметанина, заданным им в Токио в начале Великой Отечественной войны? Когда он прямо поинтересовался – будет ли Япония соблюдать Пакт о нейтралитете, ему было тоже недвусмысленно отвечено, что основой политики Японии является Тройственный пакт (с Германией и Италией), и если Пакт о нейтралитете будет находиться в противоречии с этой основой, он не будет иметь силы.
А создание осенью 1941 года при штабе Квантунской армии отдела по изучению проблем будущего оккупационного режима на советских территориях?
А постоянное наращивание численности Квантунской армии? К 1 января 1942 года она насчитывала 1 100 тысяч человек, лишь к весне 1944 года отказавшись от планов нападения на советский Дальний Восток и вынужденно перейдя к разработке планов оборонительной войны. Тогда же её численность несколько сократилась – японцам были нужны войска для боёв на Тихом океане.
А закрытие для советского судоходства удобного Сангарского пролива (пролива Цугару), не говоря уже об известных читателю досмотрах и потоплениях наших судов?
Стоит ли продолжать?
Нет, после 5 апреля 1945 года японцы не имели никаких оснований сомневаться в том, что если они не прекратят военные действия и не капитулируют сразу же после 5 апреля 1945 года или, по крайней мере, после капитуляции Германии, то в ближайшей же перспективе они будут иметь СССР в качестве ещё одного своего противника.
Можно было даже примерно оценить срок вступления СССР в войну против Японии. Точка отсчёта – дата капитуляции Германии. Затем надо было прикинуть время, необходимое на переброску войск на Дальний Восток и срок окончания переброски рассматривать как возможный срок объявления войны.
После 9 мая 1945 года этот гипотетический срок стал почти точным. Закончив войну на Западе, Советский Союз должен был стремиться как можно скорее обезопасить себя и на Востоке – зачем тянуть время, если войска отмобилизованы, имеют необходимую выучку и боевой дух? Да и промышленность надо было как можно скорее переводить на «мирные рельсы», а для этого надо было окончательно покончить с войной.
Начало войны СССР с Японией определяли и погодные условия. Перебросить массу войск и техники можно было за два-три месяца, а это означало готовность СССР к началу масштабных и победоносных военных действий не позднее, чем к середине августа 1945 года. К этому времени и погода на Дальневосточном театре военных действий должна была установиться вполне оптимальная.
Собственно, ещё в середине апреля 1945 года сотрудники аппарата военного атташе японского посольства в Москве докладывали в Токио:
«Ежедневно по Транссибирской магистрали проходит от 12 до 15 железнодорожных составов…В настоящее время вступление Советского Союза в войну с Японией неизбежно. Для переброски около 20 дивизий потребуется приблизительно два месяца».
Поэтому всякие разглагольствования о якобы «обманутой» «коварными» и «бесчестными» русскими Японии являются антиисторичными и даже не подлыми и наглыми, а глупыми и смехотворными. И, например, изложение динамики изменения советско-японских отношений весны и лета 1945 года одним из японских историков, участником той войны, полковником Хаттори Такусиро читать без улыбки невозможно.
Публичные же действия Японии после советского заявления о денонсации Пакта от 13 апреля 1941 года иначе как «благоразумием на лестнице» (по аналогии с «остроумием на лестнице») назвать сложно. 7 апреля 1945 года газета «Майнити Симбун» утверждала: «Япония поддерживает отношения с Советским Союзом на базе всепроникающей честности».
Ни более, и не менее.
«Всепроникающе честной» Японии имело смысл предложить союзникам мир сразу же после капитуляции Рейха на условиях посредничества СССР и при готовности без переговоров передать СССР как минимум Южный Сахалин и Курилы. Однако Япония десятилетиями вела себя по отношению к СССР безрассудно, а когда оказалась перед фактом близкой войны с СССР, повела себя настолько несолидно, что и смех, и грех.
Как самураи «потеряли лицо»
Фактически, японцы растерялись так, что начали «терять лицо». Впрочем, пусть читатель судит сам.
Вот конкретный пример…
Поскольку американцы интенсивно бомбили Токио, иностранные дипломаты были эвакуированы в курортный городок Хаконэ. 3 июня 1945 года в гостиницу к советскому послу Якову Малику пришёл его знакомый, бывший советник японского посольства в Москве Камэяма. И, вроде бы невзначай, сообщил, что рядом с Маликом поселился Коки Хирота, дом которого в Токио «тоже сгорел».
67-летний Хирота считался в Японии специалистом по русским делам, в 1930-32 годах был послом в Москве. Бывал он и министром иностранных дел, и премьер-министром, и вот теперь рассматривался как возможная замена московского посла Сато.
Камэяма намекнул Малику, что по японскому, мол, обычаю, человек, поселившийся на новом месте, должен нанести визиты трём ближайшим соседям – напротив, направо и налево. И поэтому, мол, Хирота хотел бы нанести визит Малику. По соседству, так сказать.
Всё это, как и «случайное» соседство Хироты с Маликом, было, конечно, шито белыми нитками. Поэтому Малик отговорился тем, что уже по русскому обычаю гостя надо угощать водкой, а её-де в отеле нет.
Казалось бы, здесь тоже всё было ясно. Тем не менее, через полчаса Хирота заявился к Малику гостем непрошеным. И начал – за неимением водки – лить воду и слёзы, заявляя, что Япония ведёт-де великую войну против англосаксов «за освобождение и независимость Азии», и что проблема безопасности Азии может быть решена «только Советским Союзом, Китаем и Японией как основными странами Азии».
Всё тут говорилось верно, Сталин толковал о том же Мацуоке в апреле 1941 года, но в июне 1945 года в устах одного из апологетов японского экстремизма и антисоветизма подобный призыв к «единению» был, конечно, пустопорожней болтовнёй.
39-летний Малик это прекрасно понимал, и докладывал в Москву:
«Неожиданность и внезапность встречи Хирота со мной была инсценирована грубо и неуклюже. У японцев почва горит под ногами, время не терпит, припекло, а посему им теперь не до внешних форм и благовидных предлогов. Скорее бы добиться существа, обеспечить прочность отношений с СССР… Подобное заискивание японцев перед Советским Союзом является вполне логичным и закономерным в свете международной обстановки и тяжёлого, бесперспективного военного положения Японии…».
Для Малика это был не первый подобный разговор. Обхаживать его японцы начали уже в феврале 1945 года, когда 15 февраля к советскому послу наведался другой его «старый знакомый» – японский генеральный консул в Харбине, бывший советник японского посольства в Москве Миякава.
Миякава вёл речи о том, что мол, «в развитии войны сейчас настал такой момент, когда кто-либо из наиболее выдающихся международных деятелей, пользующийся достаточным престижем, авторитетом и располагающий необходимой силой для убедительности, должен выступить в роли миротворца, потребовать от всех стран прекратить войну».
Мияква «не скрывал», что видит в этой роли лишь «маршала Сталина», и пояснял: «Если бы он сделал такое предложение, то Гитлер прекратил бы войну, а Рузвельт с Черчиллем не осмелились бы возражать против подобного предложения Сталина».
Ну что тут скажешь?
Не Миякава, а Лисица из басни Ивана Андреича Крылова!
Однако ни Малик, ни, тем более, Сталин, на роль Вороны не подходили.
Между прочим, когда Малик заметил, что недоразумения в истории японо-советских отношений происходили отнюдь не по нашей вине, Миякава настороженно спросил: «Вы так думаете?».
Малик ответил, что уверен в этом.
Миякава промолчал.
4 марта 1945 года к Малику приходил представитель рыбопромышленной компании «Ничиро» Танакамару, и тоже рекомендовал Сталину стать чем-то вроде Нептуна из «Энеиды» Вергилия, который грозил непокорным ветрам: «Quos ego!» («Я вас!»).
Очень уж, похоже, хотелось господину Танакамару продолжать ловить рыбку в пределах прибрежных советских вод в соответствии с неравноправными рыболовными конвенциями. К слову, Танакамару приходил мозолить глаза Малику ещё раз – 20 июня 1945 года, когда нахально заявил, что Япония хотела бы получить у СССР боевые самолёты, которые уже «излишни для Советского Союза».
20 апреля 1945 года начались официальные зондажи, и уже сам министр иностранных дел Того говорил советскому послу:
«Японо-советские дружественные отношения были единственным светлым местом, и я надеюсь, что это светлое пятно разгонит тучи и станет тем ядром, при помощи которого наступит мир во всём мире».
Японцы очень хотели, чтобы инициатива исходила не от них, а от СССР. Они уже напропалую «теряли лицо», а при этом упорно цеплялись за иллюзию, что ещё сохраняют его. Так, во время беседы 20 апреля 1945 года с Маликом Того высказал не официальное, а всего лишь «личное желание, исходящее из его личных чувств», увидеться с Молотовым, если тот, мол, будет возвращаться с конференции в Сан-Франциско через Сибирь.
При этом Того, как сообщал Малик, завёл речь о желательности такой встречи уже в самом конце беседы – стоя, «путано и с многочисленными оговорками и паузами, буквально выдавливая из себя слова».
Теряющий себя жалок.
Но вдвойне жалок тот, кто боится признаться даже себе, что потеряно уже всё, и честь – в придачу.
Японцы не хотели принимать официальную инициативу на себя, и 3 июня 1945 года к официальному советскому представителю Малику пришёл, как нам уже известно, новый «неофициальный» японский представитель – Хирота. И тоже рассказывал, что общественность Японии стоит-де за дружественные отношения с СССР.
Малик вежливо кивал головой. А что ему ещё оставалось делать?
Вернёмся немного назад...
22 апреля 1945 года министр иностранных дел Японии Того заявил Ставке, что если Японии удастся одержать победу в развернувшемся сражении на острове Окинава, то «СССР убедится в том, что Япония всё ещё обладает значительной военной мощью». И это, мол, побудит Россию искать дипломатические, а не военные пути решение конфликта.
То ли глупость, то ли наивность, то ли самоуверенность этого заявления поражает! Впрочем, то же самое можно сказать и вообще о воззрениях японцев на всё более для них «пиковую» ситуацию. Так, за два дня до заявления Того японский Высший совет по руководству войной принял «Общие принципы мероприятий в случае капитуляции Германии», суть которых сводилась к следующему:
1. Принять меры для пресечения брожения внутри страны.
2. Стремиться ускорить проведение мер в отношении СССР и «умелой пропагандой разобщить СССР, США и Англию».
3. Срочно принять меры по сохранению в народе духа самопожертвования и веры в необходимость победы.
Одновременно японцы стали лихорадочно искать подходящего посредника, пытаясь привлечь к защите своих интересов Швецию, Швейцарию и Португалию. Впрочем, весной 1945 года они пытались договорится с Америкой и напрямую, в том числе через известного нам Аллена Даллеса – наш «пострел» и здесь поспел.
В целом же тогдашнее «умение» Токио начисто игнорировать реальность можно сравнить разве что с подобной же «государственной мудростью» предвоенной Варшавы летом 1939 года. Поляки за два месяца до своего полного военного краха отказывали СССР даже в аэродромах для участия советской авиации в возможных боевых действиях против Германии. Японцы же на совещаниях Высшего военного совета в середине мая 1945 года всерьёз рассуждали о необходимости обсудить при переговорах (?) с СССР вопрос о поставках военных материалов, в том числе – нефти.
Это напоминало анекдот о местечковом еврее, хвалившемся тем, что собирается женить сына на дочери Ротшильда. В ответ на вопрос – возможно ли это?, будущий «сват» банкира беззаботно отвечал: «О, да! Остался пустяк – договориться с Ротшильдом».
Тогда же было в Японии решено сделать Советскому Союзу ряд уступок «в обмен на возобновление дружественных отношений». Впрочем, ни о чём конкретном пока не говорилось, а вскоре началась трагикомедия «зондажа» Малика «несчастным погорельцем» Хиротой.
29 мая 1945 года Молотов встречался с Сато и прямо спросил его – насколько долго Япония собирается вести войну? Сато пытался уйти от ответа, на что Молотов заявил:
«Война на Дальнем Востоке длится очень долго. СССР – не воюющая сторона, и его задача – обеспечение прочного мира».
Это ведь тоже был хотя и вежливый, но вполне определённый намёк японцам. Мол, СССР готов к миру, но если мир не наступит скоро, СССР готов и к войне во имя ускорения её окончания.
6 июня 1945 года Высший совет Японии вновь обсуждал вопросы ведения войны, и было признано, что «необходимым условием продолжения войны против Соединённых Штатов является поддержание мирных отношений с Советским Союзом».
Мыслили верно, поступали глупо. Точнее, глупость заключалась в том, что реальных-то поступков, реальных и весомых шагов Японии во имя сохранения мирных отношений с Советским Союзом не было.
Не было!
Лишь после 22 июня 1945 года, когда по инициативе императора был поставлен вопрос о скорейшем окончании войны, японцы разродились конкретным перечнем «уступок», в обмен на которые Россия должна была спасти Японию от полного разгрома.
Хорошо знакомый с историей русско-японских и советско-японских отношений читатель, помня также о только что одержанной Россией великой Победе в Европе, может не поверить мне, когда я сообщу о предлагавшихся нам Японией на рубеже июня—июля 1945 года «уступках». Однако их перечень взят из японских, а не из советских «агитпроповских» (по выражению доктора наук В.Молодякова) источников.
Итак, вот они, эти «великие уступки»:
– нейтрализация Маньчжоу-Го;
– отказ от рыболовных концессий в обмен на поставки нефти;
– рассмотрение других пунктов по желанию Советского Союза.
Это было всё!
Даже возврат в состав России Южного Сахалина в исходной повестке дня у японцев не стоял! Даже к концу июня 1945 года!!
До полной «нейтрализации Маньчжоу-Го» советскими войсками оставалось полтора месяца.
Что же до грабительских рыболовных конвенций, первая из которых была заключёна в 1907 году после неудачи России в русско-японской войне, то даже по более сдержанной конвенции 1927 года японские подданные получали, кроме прочего, право «ловить, собирать и обрабатывать все виды рыбы и продуктов моря, кроме котиков и морских бобров» вдоль побережий владений СССР у берегов Японского, Охотского и Берингова морей.
И вот теперь Япония была готова «всепроникающе честно» отказаться от этих конвенций, существовать которым оставалось тоже полтора месяца.
29 июня 1945 года «сосед» Якова Малика Коку Хирота передал (в смысле – навязал) соответствующий документ советскому послу.
То-то, как я догадываюсь, позабавились Сталин и Молотов в Москве, знакомясь с этими «предложениями» Токио, собираясь на конференцию в Берлин!
Свой шанс японцы упустили
Да, поведение Страны Восходящего Солнца весной и летом 1945 года по отношению к нам сложно было определить иначе, чем неумное, недальновидное, скаредное, двуличное, своекорыстное и лукавое.
И это – при уже абсолютной «прозрачности» ситуации.
Японцы не могли её не видеть, но страшились неизбежного, запрограммированного их же собственной многолетней высокомерной политикой по отношению к России.
Полностью прозрачно – как тогда, так и сейчас – обстояло дело и с денонсацией Пакта 1941 года. Само употребление Молотовым, а точнее – официально и публично Советским Правительством – этого вполне однозначного термина международного права фактически немедленно, в реальном масштабе времени, ставило на Пакте крест.
«Денонсация», как сообщает нам, например, Дипломатический словарь» 1985 года – это «надлежащим образом оформленный отказ государства от заключённого им международного договора…».
Отказ!
А слово «отказ» не может быть понимаемо многозначно.
28 мая 1945 года Сталин беседовал с личным представителем президента США Гарри Гопкинсом и послом США Авереллом Гарриманом. Суть переговоров тогда публично не оглашалась, но разве было непонятно, что речь на них шла и о скором вступлении СССР в войну против Японии?
На середину июля 1945 года пришлись последние якобы «дипломатические» конвульсии Японии. 12 июля принц Коноэ был вызван в императорский дворец на инструктаж, а московский посол Сато обязывался получить советскую визу для Коноэ. Был готов транспортный самолёт для доставки представителя японского императора в столицу СССР.
13 июля 1945 года Сато безуспешно попытался встретиться с Молотовым, но не добрался даже до Вышинского. Японского посла принял замнаркома Лозовский, остававшийся «на хозяйстве» после отъезда Молотова, Вышинского и ещё двух замнаркомов – Кавтарадзе и Майского, на конференцию в Берлин.
18 июля 1945 года СССР ответил Японии в форме личного письма Лозовского, где говорилось, что «высказанные в послании императора Японии соображения имеют общую форму и не содержат каких-либо конкретных предложений», что цель поездки специального посла принца Коноэ неясна, и Советское правительство «не видит возможности дать какой-либо определённый ответ по поводу послания императора, а также по поводу миссии Коноэ».
В переводе с дипломатического на обычный язык это означало: «Отстаньте!» Тем не менее японцы были настойчивы, как «слепец» Паниковский, выпрашивавший у подпольного миллионера Корейко миллион. И 21 июля 1945 года из Токио ушла новая телеграмма для Лозовского: мол, принц «выполняет волю императора», должен просить Советское Правительство «о посредничестве в деле окончания войны» и «обсудить вопрос об установлении отношений сотрудничества между Японией и Советским Союзом».
25 июля 1945 года Сато вновь пришёл к Лозовскому. Уже упоминавшийся мной полковник Хаттори Такусиро, рассказывая об этом в своей книге, сообщает, что Лозовский пообещал сообщить о японских предложениях Советскому правительству, понимая-де «их чрезвычайную (угу! – С.К.) важность».
Но к концу июля 1945 года суть позиции Японии если и была важна для кого-то, то – лишь для самой Японии.
Сам факт уклонения СССР от конкретного ответа был ответом, особенно с учётом того, что в Потсдаме проходила конференция трёх глав союзных государств.
За неделю до официального объявления войны – 3 августа 1945 года, в «Известиях» (тогда ещё правдивом печатном органе Верховного Совета СССР) было опубликовано Сообщение по итогам Потсдамской конференции, начавшейся 17 июля и закончившейся 2 августа 1945 года.
В пункте XIV-м Сообщения говорилось:
«Во время Конференции происходили встречи Начальников Штабов трёх Правительств по военным вопросам, представляющим общие интересы».
Что могли обсуждать начальники Генеральных Штабов трёх Правительств в июле-августе 1945 года, кроме предстоящих вскоре совместных военных действий против Японии?!
Собственно, окончательно – если уж что-то было неясно до этого – японцам должно было стать всё понятно уже после сообщения ТАСС в конце июля. Со ссылкой на агентство Рейтер, Телеграфное Агентство Советского Союза передало, что 26 июля 1945 года от имени Черчилля, Трумэна и Чан Кайши было опубликовано обращение к японцам, призывающее их «заявить о безоговорочной капитуляции или оказаться свидетелями полного разорения своей страны».
До объявления войны оставалось пять дней. В Токио могли бы связать свой последний запрос в Москве 25 июля и обнародование тройственного обращения 26 июля, принятого в Потсдаме, где вместе с Трумэном и Черчиллем находился и Сталин.
Но не связали.
А ведь даже тогда для Японии не всё еще было, возможно, потеряно – при лояльном к России отношении. И основания так думать даёт как раз ситуация, возникшая в реальном масштабе времени вокруг Декларации от 26 июля.
Приведу в извлечениях точное начало записи беседы Молотова и госсекретаря США Бирнса от 27 июля 1945 года:
«Бирнс заявляет, что лишь сегодня утром он услышал о просьбе Молотова отложить опубликование декларации о Японии. Он, Бирнс, хочет сказать Молотову несколько слов по этому поводу. По политическим соображениям президент решил, что будет разумно опубликовать такое заявление до того, как войскам будет дан приказ начать вторжение в Японию... За два дня до этого он запросил мнение Черчилля, и Черчилль ему ответил, что президент может опубликовать декларацию также от его, Черчилля, имени... В связи с подсчётом голосов в Англии президент решил немедленно опубликовать декларацию. Декларация не была представлена Молотову раньше, так как Советский Союз не находится в состоянии войны с Японией и президент не хотел создавать затруднений для Советского правительства...».
Подсчёт голосов в Англии, о котором говорил Бирнс, производился после парламентских выборов 26 июля 1945 года. Ко дню выборов премьер Англии Черчилль уехал в Лондон, а после выборов он стал экс-премьером, и его сменил в Потсдаме лейборист Эттли. Поэтому спешка Трумэна была, казалось бы, понятна – он хотел иметь под серьёзным документом звучную подпись Черчилля. Не совсем понятным было то, почему нас о намерении Трумэна не известили заранее, на что Молотов и указал. По стенографической записи:
«Молотов говорит, что советская делегация передала свою просьбу (отложить опубликование декларации, – С.К.) немедленно после получения декларации.
Бирнс отвечает, что текст декларации был передан представителям печати вчера в 7 часов вечера.
Молотов говорит, что советская делегация получила текст декларации после 7 часов вечера...».
Эта история имела продолжение на следующий день, 28 июля 1945 года. Почти сразу после того, как Трумэн открыл десятое заседание глав правительств, слово взял Сталин. Далее – по стенографической записи:
«Сталин. Я хотел сообщить, что мы, русская делегация, получили новое предложение от Японии. Хотя нас не информируют как следует, когда какой-нибудь документ составляется о Японии (шпилька эта адресовалась, конечно, Трумэну, – С.К.), однако мы считаем, что следует информировать друг друга о новых предложениях. (Оглашается на английском языке нота Японии о посредничестве). В этом документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество (умел-таки Сталин иронизировать, – С.К.). Мы думаем ответить им в том же духе, как это было прошлый раз (в письме Лозовского от 18 июля, – С.К.).
Трумэн. Мы не возражаем.
Эттли. Мы согласны.
Сталин. Моя информация окончена».
Насмешливое резюме Сталина «В этом документе ничего нового нет. Есть только одно предложение: Япония предлагает нам сотрудничество» точно отражало суть позиции Японии в отношении СССР – по сути в ней ничего не изменялось. Япония вместо полного пересмотра своей «русской» политики хитрила и ловчила.
А если бы в ноте Японии было что-то новое? И не просто «что-то», а весомое и существенное новое? Стал бы Сталин тогда всего лишь публично иронизировать по поводу этого конкретного нового? И так ли уж с ходу он отказался бы от этого нового, сразу же оглашая японскую ноту на заседании глав правительств?
Ведь Трумэн тоже хитрил. Подпись Черчилля была знаменита, но после 26 июля 1945 года реальный вес в мировой политике имела скромная подпись мало известного Эттли, за которым теперь, а не за Черчиллем, стояла мощь Британской империи.
То есть, Трумэну можно было денёк-другой и подождать. И посоветоваться со Сталиным при этом. А Трумэн просто поставил Сталина перед фактом. И отговорился тем, что Сталин, мол, пока войну не ведёт, значит – ему и знать не надо, что янки делают, чтобы эту войну закончить.
С одной стороны, такой шаг Америки – с учётом того, что он был сделан в месте, где присутствовал и Сталин – делал Россию как бы почти обнародованным и почти официальным союзником США и Англии в действиях против Японии. Чего ещё пока не было.
С другой стороны, отсутствие в Декларации ссылок на Россию как бы намекало милитаристской Японии: капитулируй перед идеологически близким Западом, чтобы Западу не пришлось вновь – как против Гитлера – брать в компанию русских коммунистов.
Но палка ведь всегда о двух концах. Коль Трумэн повёл себя так, то и Сталин тогда мог бы сказать: «Раз вы с нами не советуетесь по поводу Японии на том основании, что мы ещё с ней не воюем, то, может быть, нам и вообще начинать войну не стоит?».
Однако сказать так, или подумать так, русский вождь мог бы и имел бы право только в том случае, если бы у него на руках была не абстрактная «воля императора», а были такие деловые предложения Японии, потенциал которых смог бы удержать СССР от вступления в войну на стороне союзников.
Япония же вместо дела разводила турусы на колёсах.
Даже в конце июля 1945 года.
Так при чём здесь Россия и Сталин?
Мчались танки, ветер поднимая...
Вечером 8 августа 1945 года в 17.00 по московскому времени Молотов принял японского посла Сигэмицу и уведомил его, что с завтрашнего дня, то есть с 9 августа, Советский Союз будет считать себя в состоянии войны с Японией.
На Дальнем Востоке 9 августа начиналось в 18.00 по московскому времени, то есть – через час. И в 1.00 по забайкальскому времени в ночь с 8 на 9 августа советские Вооружённые Силы открыли боевые действия на суше, на море и в воздухе на фронте общей протяжённостью 5 130 километров. Удары наносились одновременно из Забайкалья, Приамурья и Приморья.
Всего в составе 13 советских армий и конно-механизированной группы советско-монгольских войск генерала Плиева имелось 27 корпусов (85 дивизий). Противостоять этой силе было невозможно.
Первым ударил 1-й Дальневосточный фронт под командованием маршала Мерецкова, а в 4 часа 30 минут по забайкальскому времени вперёд двинулся Забайкальский фронт под командованием маршала Малиновского. При этом погода, увы, подкачала – наступление 1-го Дальневосточного фронта началось при грозовых проливных дождях, сковавших действия авиации.
Да, мы не дали японцам времени на «раскачку», но это же оказалось для них и благом – советский удар был настолько мощен и неотвратим, что бесполезное затяжное сопротивление Квантунской армии лишь увеличило бы жертвы с обеих сторон без всякого ощутимого для японцев положительного результата.
Собственно, выступления Советского Союза Япония должна была ожидать уже с апреля 1945 года, после денонсации Пакта о нейтралитете.
Я ещё раз напоминаю читателю, что не пишу историю той войны. Поэтому не буду здесь описывать ход боевых действий, а просто приведу несколько отрывков из боевых документов.
Из итогового боевого донесения командующего войсками 1-го Дальневосточного фронта Маршала Советского Союза Мерецкова Главнокомандующему Советскими войсками на Дальнем Востоке Маршалу Советского Союза Василевскому о первых сутках наступления от 10 августа 1945 года:
«Первое. Войска 1-го Дальневосточного фронта, выполняя приказ Ставки Верховного Главнокомандования, в 1.00 9.8.45 перешли в наступление и, преодолевая сопротивление пограничных войск противника, усиленных его полевыми войсками, обороняющимися на заранее подготовленных сильно укреплённых оборонительных рубежах и укреплённых районах, в условиях непроходимой тайги, горно-лесистой и заболоченной местности и при неблагоприятной погоде (грозовой ливень), прорвали пограничную полосу обороны противника на главном направлении по фронту до 60 км и на глубину до 20 км…
<…>
Седьмое. 10 августа продолжаю наступление всеми силами».
Из отчёта о боевой деятельности войск Забайкальского фронта в наступательной операции в августе 1945 года:
«…За 15 дней операции войска армии (6-й гвардейской танковой, – С.К.) прошли свыше 1 100 км со среднесуточным темпом движения более 70 км…
Опыт действий 6-й гв[ардейской] танковой армии показал, что крупные соединения БТ и МВ (бронетанковой техники и моторизованных войск, – С.К.) способны действовать на неподготовленном и некультурном театре войны, а также проходимость хр[ебта] Б[ольшой] Хинган даже в самый дождливый период…».
Оттуда же:
«Итоги и выводы:
…9. Сосредоточение на направлении главного удара до 70% пехоты, до 90% танков, артиллерии и авиации обеспечило создание большой пробивной силы, что служило залогом успешного разгрома противника, если бы он оказал сопротивление, а глубокое оперативное построение боевых порядков как армий, так и фронта, позволяло наращивать силу удара из глубины и маневрирование по фронту...»...
Как всё это отличалось от былых «гениальных» «идей» Тухачевского и К°, по которым из 17-тысячной дивизии в атаку в первом эшелоне должны были наступать всего шестьсот сорок бойцов, а остальные должны были дожидаться прорыва обороны для «развития успеха»...
А темпы наступления? Такие не снились даже вермахту в мае 1940 года во Франции и в июне 1941 года в России!
А уверенный боевой язык советских военачальников – воспитанников сталинской эпохи и сталинской полководческой школы!
О войне с Японией у нас издано не так уж много мемуаров, но я в любом случае не мог бы уделить им много места в этой материале. И поэтому даже из очень интересных воспоминаний бывшего командующего 1-й Краснознамённой армией 1-го Дальневосточного фронта дважды Героя Советского Союза генерала армии Афанасия Павлантьевича Белобородова я приведу лишь то место, которое касается сразу и Маньчжурской стратегической операции, и ядерного фактора в той войне:
«Утверждается, что именно атомная бомбардировка доказала всем в Японии, в том числе и военному руководству, безнадёжность дальнейшего сопротивления. По этому поводу замечу следующее. В августе сорок пятого года мне довелось допрашивать командующего 5-й японской армией (генерал Норицунэ Симидзу, – С.К.) и многих других генералов. В ходе допросов, которые часто касались морального состояния японских войск, ни один генерал не упомянул про атомную бомбу. Даже вскользь. А недавно, работая с архивами 1-й Краснознамённой армии, я опять перечитал протоколы и этих допросов... Нет, память мне не изменила... Зато о моральном воздействии, оказанном на японских военнослужащих взятием советскими войсками Берлина, вероятным вступлением Советского Союза в войну с Японией (выделение моё, – С.К.) и, наконец, началом Маньчжурской стратегической операции, – об этом говорили все пленные. И генералы, и офицеры, и солдаты утверждали, что... мысль о близком и неминуемом разгроме Японии всегда и всюду связывалась с возможностью «русского наступления в Маньчжурии»...»
К слову, генерал Белобородов резонно замечает, что англо-американцы штурмовали в Тихом океане то один, то другой остров неделями, а то и месяцами. И на материке, на Маньчжурском и Корейском театрах военных действий – как раз там, где наступала Красная Армия – янки могли бы застрять тем более. И застрять надолго – по некоторым оценкам до 1947 и даже до 1948 года.
А что? Если бы СССР не вступил в войну (что привело к её быстрому завершению), янки оказались бы в «интересном положении»: атомные бомбы были бы нужны и против реального врага – японцев, и против потенциального врага – русских. А Бомб этих, напоминаю, в 1945-46 годах в США было ещё не так уж и много. Причём применение тогдашнего ядерного оружия на поле боя было бы не так эффективно, как по площадным целям типа городов.
И как бы «покорители Окинавы» воевали в Маньчжурии – это ещё бабушка надвое сказала. А вот мы там отвоевали быстро и «на пять».
Да, можно было бы написать ещё о многом и провести не один ряд сравнений. Однако я закончу, пожалуй, вот чем…
6 марта 1944 года английская «Дейли Мейл» сообщала, что группа финансистов, промышленников и парламентариев-тори открыла кампанию за компромиссный мир с Японией, мотивируя это тем, что Япония должна стать оплотом антикоммунизма в Азии.
А 1 мая 1945 года на заседании кабинета морской министр США Форрестол поставил вопрос: «Насколько целесообразно нам добивать Японию?.. Какова наша политика в отношении русского влияния на Дальнем Востоке? Что мы собираемся противопоставить этому влиянию – Китай или Японию?».
Вопрос был почти риторическим, потому что Китай не мог быть противовесом России и в силу явной слабости, и в силу нарастающего «покраснения», а Япония после неизбежного тяжёлого поражения тоже не смогла бы противостоять России. В то же время Япония была намного более удобным, чем Китай, объектом для присутствия США, которые и были намерены стать решающей силой в Азиатско-Тихоокеанском регионе...
Противостоять давлению США Япония могла бы в союзе с Россией, однако она ещё в начале ХХ века отвергла такой союз и лишь на словах признала его благодетельность для Японии в 1945 году. В итоге мы вновь пришли в 1945 году в Порт-Артур и Дальний, мы вернули себе полностью Сахалин и естественно принадлежащие России Курильские острова, мы обрели влияние в Корее и в Китае, но всё это не отменяло того очевидного факта, что в случае умной политики Японии в отношениях с СССР мы могли бы получить всё это без войны с Японией, в которую нам пришлось вступить в союзе со своекорыстными, безжалостными и агрессивными англосаксами в силу политики самой Японии.
Япония могла – изжив агрессивность в отношениях с Россией – сохранить положение комплексно (в том числе и в военном отношении) ведущей азиатской державы, дружественной России.
Теперь же Япония могла катиться лишь по американской «колее», разменивая самобытную великую судьбу на видеоплейеры и пластикового Микки-Мауса.
В октябре 1945 года – уже после подписания 2 сентября на борту линкора «Миссури» Акта о капитуляции – новый японский кабинет сформировал барон Сидехара, сторонник ориентации на Америку, монархист и родственник руководителей концерна «Мицубиси».
И пошло-поехало…
СССР не получил на территории Японии своей оккупационной зоны, хотя она вначале и предполагалась, зато в Японии забирали силу оккупационные власти США. В 1950 году формально ещё существовал объединённый Союзный совет, однако 21 декабря 1950 года в «Известиях» было опубликовано пространное заявление Члена Союзного Совета для Японии от СССР генерал-майора А.Кисленко.
Из него следовало, что к концу 1950 года в Японии, после издания директивы верховного командующего оккупационными войсками генерала Макартура о закрытии газеты японской компартии «Акахата», японскими властями было запрещено ещё 1200 печатных изданий, начались увольнения прогрессивно настроенных университетских профессоров и преподавателей, исключения студентов.
Только из токийского университета Васеда было исключено более ста студентов.
Зато 13 октября 1950 года по указанию американских оккупационных властей японское правительство восстановило в политических правах более десяти тысяч активных руководителей милитаристских организаций, руководителей монополистических концернов, бывших кадровых офицеров армии и флота и чинов японской тайной полиции.
Это был хороший практический комментарий к Декларации глав правительств Соединённых Штатов, Соединённого Королевства и Китая о Японии от 26 июля 1945 года, где в пункте 6-м говорилось:
«...Навсегда должны быть устранены власть и влияние тех, кто обманул и ввёл в заблуждение народ Японии, заставив его идти по пути всемирных завоеваний...»,
а в пункте 10-м:
«...Японское правительство должно устранить все препятствия к возрождению и укреплению демократических тенденций среди японского народа. Будут установлены свобода слова, религии и мышления...».
В Корее в это время уже шла новая война, затеянная янки, а в новейшей истории Японии начинался новый период. И он, как и все предыдущие, имел антисоветский и антирусский окрас, сохраняющийся, увы, по сей день.
Наконец, последнее…
В своих послевоенных мемуарах Сигэнори Того (1882—1950), карьерный дипломат с 1913 года, бывший собеседник Адама Малика, сожалел, что японцы слишком долго не решались «заинтересовать» русских серьёзными предложениями. И Того был прав. Ещё в сентябре 1944 года японский МИД составил перечень возможных уступок СССР, и он был таким, что всё для Японии могло бы обернуться иначе – если бы этот перечень был доведён до сведения СССР тогда же, в реальном масштабе времени.
Вот этот перечень:
– разрешение на проход советских торговых судов через пролив Цугару (Сангарский, между островами Хоккайдо и Хонсю – С.К.);
– заключение между Японией, Маньчжоу-Го и СССР торгового соглашения;
– расширение советского влияния в Китае и в Азии;
– демилитаризация советско-маньчжурской границы (то есть – полная эвакуация Квантунской армии, – С.К.);
– использование Советским Союзом Северо-Маньчжурской железной дороги (бывшей КВЖД, – С.К.);
– признание советской сферы интересов в Маньчжурии;
– отказ Японии от рыболовной конвенции;
– возврат Южного Сахалина;
– уступка Курильских островов;
– отмена Антикоминтерновского пакта;
– отмена Тройственного пакта, (то есть, отказ от союза с Германией, – С.К.).
Японцы не решились на предложение нам этого, ими же составленного, перечня ни в 1944 году, ни даже накануне своего близкого краха. Но стань это реальностью осенью 1944 года, а ещё лучше – осенью 1942 или 1943 года, а ещё лучше – до начала войны Германии с СССР, и история трёх великих держав и народов – советского, немецкого и японского – могла бы сложиться в XX и XXI веке совершенно иначе.
И – не только история этих трёх народов...
Сергей Брезкун (Кремлёв), специально для «Посольского приказа»