[1]Сегодня отмечается своеобразный юбилей — ровно 70 лет назад, 14-го ноября 1944 года, в Праге был озвучен манифест так называемого «Комитета Освобождения народов России», возглавляемого генералом Андреем Власовым. Генерал и его сподвижники клялись бороться со сталинским Советским Союзом вместе с нацистской Германией.
В общем, то была попытка со стороны некоторых советских граждан оправдать своё предательство во время Великой Отечественной войны. На страницах нашего сайта я уже писал как о никчёмности власовской идеи, так и о сомнительной личности самого генерала, который явно не тянет на облик «идейного борца с большевизмом». Тем не менее, нельзя отрицать и того, что по подсчётам историков, в той или иной форме с нацистами во время войны работало десятки тысяч наших соотечественников! И в их числе было немало представителей российской интеллигенции.
Что двигало этими людьми? И кто они — военные преступники или жертвы сложившихся во время войны обстоятельств? На эти и другие вопросы мы попросили ответить признанного специалиста по данной тематике, профессора государственного университета имени Ярослава Мудрого (город Великий Новгород), доктора исторических наук Бориса Николаевича КОВАЛЁВА.
— Борис Николаевич, почему люди, считавшие себя интеллигентами, почти что «совестью нации», в тяжкий час войны пошли в услужение к нашему злейшему врагу?
— Лично я вижу три главные причины такого рода соглашательства.
Во-первых, это шок от первых месяцев войны. Вспомним, о чём перед войной вещала советская пропаганда — хотя бы по фильму «Если завтра война!». Там говорилось, что воевать мы будем только на чужой территории и врага разгромим очень быстро – малой кровью и могучим ударом.
А что произошло в реальности, летом 1941 года? Разгромленными оказались мы, а немцы продвигались по нашей земле буквально семимильными шагами. И у определённой категории людей, которых можно отнести к интеллигенции, возникло чувство сильной растерянности. Чувство, что власть неуклонно и окончательно меняется. А эти люди привыкли обслуживать власть, неважно какую. Без этого они просто не представляли своё будущее, поскольку привыкли занимать особое, привилегированное положение в обществе.
Именно по этой причине, как мне думается, в августе 1941 года редакция районной газеты «Псковский колхозник» практически в полном составе пошла служить оккупантам. Эти люди стали издавать пронемецкую газету «За родину!». Примечательно, что издание даже не поменяло свой стиль. Если до войны оно славило советского «отца народов», то теперь такие же словесные дифирамбы пелись Адольфу Гитлеру.
Во-вторых, свою негативную роль, конечно же, сыграл и тоталитарный советский режим, с жёсткой партийной идеологией, с подавлением любого инакомыслия. А у русской интеллигенции, как известно, такое положение дел всегда вызывало протест. Этим людям казалось, что цивилизованная Европа вот-вот придёт на помощь. И вторжение Гитлера многие наши интеллигенты восприняли как оказание такой помощи. Тем более что немцы в своих пропагандистских листовках писали — они идут «в крестовый поход» против ига большевизма, за освобождение всех европейских народов, в том числе и русского.
Здесь надо помнить, что в России ещё с дореволюционных времён сложилось глубокое уважение к Германии – у нас любили её культуру, качество её продукции, трудолюбие немецкого народа...
Вот почему в начале войны дело доходило до того, что многие еврейские семьи отказывались эвакуироваться! Мол, язык идиш очень близок к немецкому языку, а значит и ко всей германской культуре. А звериный антисемитизм нацистов евреи считали обычной советской пропагандой... И только горький опыт оккупации сумел изменить их идеалистические взгляды.
В-третьих, среди интеллигентов было немало обиженных советской властью. Кстати, как раз на такую категорию и делали немцы основную ставку. Например, у нас в Новгороде при приёме в создававшуюся полицию немцы требовали от кандидатов доказательств «страданий от советской власти». Речь шла о справках об освобождении из «лагерей НКВД» и иных документах, подтверждающих статус жертвы сталинских репрессий. Вполне благожелательно рассматривалось и значимое положение тех или иных лиц при царском режиме. Эти люди автоматически причислялись к числу «благонадёжных»...
— Насколько мне известно, в Новгороде на услужение к немцам пошли очень видные представители интеллигенции...
— И не только в Новгороде. Бургомистром Смоленска стал бывший адвокат Меньшагин, бургомистром Пскова — бывший учитель математики Черепенькин, имевший блестящее петербургское образование, бургомистром крупного посёлка Локоть Орловской области – бывший инженер Каминский...
Что же касается Новгорода... Как только немцы вступили в пределы города, к ним явился некий Борис Андреевич Филистинский, потомственный интеллигент с двумя высшими образованиями. От имени «инициативных русских граждан» он выразил готовность помочь немцам в их борьбе с «жидо-большевизмом». Все эти граждане являлись пострадавшими от советской власти питерскими интеллигентами — тот же Филистинский в 30-е годы был осуждён по известной антисоветской 58-й статье и проживал в Новгороде в качестве ссыльного.
Был среди них и коренной новгородец Василий Пономарёв, известный археолог, ученик академика Грекова. Его немцы назначили первым бургомистром Великого Новгорода. А Филистинский стал сотрудничать с германскими спецслужбами, возглавив так называемое «русское гестапо». В его обязанности входило выявление партизан и подпольщиков, а также лиц еврейской национальности.
— Постойте, постойте... Был такой Филистинский, яркий представитель второй эмиграции, известный литературовед и поэт. Он ещё много лет преподавал в Вашингтонском университете. Не о нём ли идёт речь?
— Да, это тот самый Филистинский, он же поэт Борис Филиппов, автор блестящих исследований творчества Гумилёва, Ахматовой, Цветаевой. К сожалению, не все наши филологи знают, чем во время войны занимался этот литературовед.
Филистинский не только возглавил карательную машину оккупантов. Он собственноручно убил почти 150 человек, пациентов Колмаковской психиатрической больницы. По нацистским законам эти люди, как «неполноценные», подлежали ликвидации. Германские медики даже прочитали нашим врачам соответствующую лекцию о необходимости эвтаназии, выдав готовящуюся акцию за... «гуманную зачистку»!
А вот роль исполнителя взял на себя начальник «русского гестапо». Вместе со сторожем больницы он сделал смертельные инъекции больным людям. Не менее страшная участь ждала и тех, кого не умертвили насильно. Больных бросили на произвол судьбы, и они умерли голодной смертью в первую же военную зиму...
Надо сказать, что немцы очень ценили Филистинского. Осенью 1943 года начальник «русского гестапо» выехал во Псков на должность заместителя редактора уже упоминавшейся газеты «За родину!». Для переезда ему выделили целых 12 подвод и специальный железнодорожный вагон. Почему так много? Есть предположения, что Филистинский вывез с собой картины и ценности из новгородских музеев, которые наши не успели эвакуировать летом 41-го года.
Работая в псковской газете, Борис Андреевич написал множество резких антисоветских статей. Они так понравились оккупантам, что ему в виде исключения предоставили германское гражданство, как человеку, «особо ценному для Третьего рейха»...
После войны Филистинский сумел осесть за границей, стал профессором литературы в Вашингтонском университете, где благополучно проработал до самой своей смерти в 1991 году. Удалось уйти за границу и бургомистру Пономарёву, осевшему после Победы в ФРГ. Кажется, он там продолжил заниматься своей любимой археологией.
— А когда Филистинского приглашали работать в университет, американцы уже знали о его военных «подвигах»?
— Сложно сказать. Тут надо помнить, что шла холодная война. И такие люди, как Филистинский, рассматривались как естественные союзники США в борьбе с коммунизмом. А любые наши требования выдать бывшего «начальника русского гестапо» (розыскное дело КГБ на Филистинского действовало до самой его смерти) выглядели в глазах американцев как советская провокация.
Тем более Борис Андреевич не скрывал своей ненависти к советской власти и регулярно выступал в передачах «Голоса Америки».
— Да-а... Блестящий филолог и одновременно предатель, палач... А были ещё случаи во время войны столь странного сочетания интеллигентного человека и убийцы?
— В Париже вплоть до недавнего времени жил ещё один яркий представитель второй эмиграции — Николай Рутченко. Он до сих пор считается глубоким знатоком истории революции и белого движения. Некоторые его книги-исследования после падения Советского Союза даже были опубликованы в России. Это как бы одна сторона медали.
А вот другая. Во время войны бывший аспирант Ленинградского университета Рутченко, будучи командиром Красной армии, добровольно перешёл на сторону врага. Как следует из документов архива УФСБ по Санкт-Петербургу, немцы доверили перебежчику командование специальным карательным отрядом, подчинявшимся германской службе безопасности СД. Эта зондер-команда под видом борьбы с партизанами принимала активное участие в уничтожении мирных граждан города Гатчины и его окрестностей.
По некоторым данным, офицер СС Рутченко лично расстреливал людей в городском парке...
— Как вы думаете, есть ли хоть какое оправдание всем этим людям? Ведь некоторые до войны действительно пострадали от советской власти.
— Оправдать можно тех, кто вынужденно сотрудничал с оккупантами, по объективным причинам. Ведь согласитесь, что для элементарного выживания в условиях оккупации нельзя было не сотрудничать с врагом в той или иной форме.
Например, крестьяне по немецким разнарядкам были вынуждены сдавать хлеб и прочие сельскохозяйственные продукты. Женщины, чтобы прокормить себя и своих детей, шли работать в различные учреждения, организованные нацистами, – уборщицами, поварами, какими-нибудь стенографистками, переводчицами...
Кстати, в 1955 году вышел Указ Президиума Верховного Совета Союза ССР, объявлявший полную амнистию такого рода граждан. Он не касался лишь людей типа Филистинского или Рутченко.
Да, в чём-то понять их можно – сталинские репрессии, идейное несогласие с политикой коммунистической партии и прочее. Однако оправдать я их никак не могу! Они совершили осознанное предательство, причём предательство с оружием в руках. А это является преступлением, которое сроков давности не имеет...
От главного редактора. Совсем недавно в западных СМИ грянул скандал. Оказалось, что власти США до сих пор выплачивают пенсию нацистским преступникам, которые добровольно покинули США. С 1979 года как минимум 38 из 66 уехавших из Америки нацистов получали страховые выплаты, несмотря на лишение гражданства.
Четверо из них до сих пор живут в Европе на содержании у американских налогоплательщиков. Это Мартин Хартман, который был охранником в концентрационном дагере Заксенхаузен; Петер Мюллер, сотрудник французского лагеря Нацвейлер-Штрутгоф; Василь Литвин, участвовавший в разгроме еврейского гетто в Варшаве; Якоб Денцингер, служивший в нескольких лагерях и другие.
В среднем, пенсия составляет полторы тысячи долларов. Журналисты выяснили, что к сегодняшнему дню общая сумма выплат составила уже миллионы долларов!
Программа по высылке нацистских преступников из США началась в 1979 году. Главной задачей было поскорее депортировать из страны тех, кто перебрался после войны в Штаты и получил гражданство (нацисты скрывали свою причастность к преступлениям). Однако процедура лишения гражданства оказалась слишком сложной, поэтому власти решили неформально договариваться с подозреваемыми. Им предлагали добровольно уехать из страны в обмен на сохранение пенсий...
К сожалению, западные журналисты, возмущённые тем, что самая демократическая страна мира до сих пор платит бывшим нацистам, не удосужились рассмотреть вопрос — как и при каких обстоятельствах эти нацисты вообще оказались на территории США? Впрочем, на этот вопрос обстоятельно ответил профессор Ковалёв в своей статье «Легализация советских коллаборационистов на Западе после окончания Второй мировой войны». Материал впервые был опубликован в «Журнале российских и восточноевропейских исторических исследований» (2010. № 2-3), издаваемого Фондом исторической памяти. С любезного разрешения самого Бориса Николаевича и руководства Фонда мы приводим текст этой статьи. Думаю, что этот материал является логичным продолжением интервью профессора...
Легализация советских коллаборационистов на Западе...
Быстрое охлаждение отношений между СССР и его бывшими западными союзниками практически сразу после завершения Второй мировой войны предопределило тот факт, что результаты этой войны, а также оценка действий тех или иных стран в период с момента прихода Гитлера к власти и до его поражения стали предметом политических спекуляций и пропагандистских кампаний на международном уровне.
По окончании Второй мировой войны в разрушенной Европе находилось до восьми миллионов перемещённых лиц. Часть их была насильственно вывезена гитлеровским режимом на работу в «Новую Европу». Некоторые мигранты из Восточной Европы не желали возвращаться домой. Причин тому было несколько: кто-то поверил утверждениям нацистской пропаганды, что все люди, проживавшие на занятой гитлеровцами территории, будут обязательно репрессированы советской властью, кто-то просто не захотел возвращаться в разрушенные войной деревни и города.
Но кроме тех, кто оказался в Германии не по своей воле, были люди, которые бежали вместе с гитлеровцами от наступления Красной Армии. Следует отметить, что среди них были как военные преступники, так и сотрудники различных коллаборационистских структур: бургомистры, старосты, работники коллаборационистской оккупационной прессы. При этом американское правительство в лице президента Трумэна четко обозначило свою позицию, высказавшись против насильственной репатриации таких людей в страны с коммунистическим режимом правления.
16 августа 1946 года президент Трумэн рекомендовал Конгрессу внести соответствующие поправки в иммиграционное законодательство с тем, чтобы разрешить внеочередной въезд в страну около 200 тыс. иммигрантов. Результатом рассмотрения предлагаемых изменений в законодательстве стал принятый летом 1948 года Закон о перемещённых лицах. Согласно этому документу, США, в первоочередном порядке и не смотря на установленные иммиграционные квоты, должны были принять из Европы в течение двух лет около 200 тыс. перемещенных лиц.
При этом Конгрессом были определены критерии, по которым производился отбор людей, имевших право на такой въезд в США. 40% иммигрантов, которые могли въехать в страну в рамках квоты, установленной Законом о перемещённых лицах, должны были быть из «стран, de facto аннексированных другим государством». Под этим замысловатым определением Конгресс подразумевал прежде всего страны Прибалтики. Американский Закон о перемещённых лицах, что естественно, исключил из числа лиц, имеющих право на иммиграцию в США, людей, сотрудничавших с нацистским режимом. Но соответствующая статья не в полной мере отображала аналогичный запрет, содержавшийся в Уставе Международной организации по делам беженцев, и была недостаточно чётко сформулирована. Раздел 13 Законавы глядел следующим образом:
«По настоящему Закону виза не может быть выдана никакому лицу, которое является или являлось членом движения (принимало в нем участие), враждебного Соединённым Штатам Америки или же враждебного к форме правления, установленной в Соединённых Штатах Америки».
Раздел 10 Закона о перемещённых лицах также запрещал въезд в США любого заявителя, который намеренно исказил в заявлении факты своей биографии. Что касается службы иммиграции и натурализации (СИН) США послевоенного периода, то она в известной степени была «гадким утёнком» в системе американских право-охранительных органов.
До 1940 года СИН До 1940 года СИН являлась составной частью департамента труда. Её переход в разряд силовых ведомств происходил достаточно тяжело. Зачастую сотрудниками новообразованной службы становились те, кому не удалось устроиться в ФБР, налоговую службу или иные солидные ведомства. К проблеме невысокого уровня подготовки кадров добавлялась проблема децентрализации: десятки территориальных подразделений СИН были разбросаны по всей стране. Помимо слабой внутренней организации СИН не имела и контроля со стороны. В любом деле о депортации служба являлась одновременно следователем, обвинителем, судьей и инстанцией, подающей апелляцию.
В процессе «отсеивания» нацистских пособников сотрудниками корпуса контрразведки тоже возникали проблемы. Не смотря на внушительный список мероприятий по проверке заявителей большинство из предложенных мер были малоэффективными или вовсе бесполезными. Очевидно, что проверка данных, имеющихся у американских оккупационных властей, или опросы соседей заявителя не могли дать ничего, кроме сведений о поведении заявителя с момента его появления в лагере для перемещённых лиц.
Трудности получения корпусом контрразведки данных на заявителей в разрушенной войной и разделённой на части бывшими союзниками Европе усугублялись и чрезвычайно низкой квалификацией военнослужащих, на которых свалилась административная работа. В большинстве случаев делами перемещённых лиц занимались молодые призывники американской армии в возрасте от 18 до 23 лет. До того, как они приступали к приему заявлений от лиц, желавших мигрировать в Америку, призывникам читались12-часовые курсы, по итогам которых они должны были получить представление о европейских народах и их языках, национальных распрях в Европе, политике нацистского оккупационного режима, разнице между подложными и настоящими документами, а также о множестве других самых разных вопросов.
В первые послевоенные годы в соответствии с Законом о перемещённых лицах и Законом о защите беженцев в США въехали около 550 тыс. человек. Из них, по разным оценкам, от 1 до 10 тыс. являлись лицами, сотрудничавшими с нацистским режимом вовремя Второй мировой войны.
Репортёр газеты «Нью-Йорк Таймс» Эндрю Миддлтон, делая в октябре 1945 года репортаж из лагерей для перемещённых лиц, в которых находились преимущественно латыши, литовцы и эстонцы, пришел к выводу, что «американские военные предоставляют хорошие жилищные условия… для многих тысяч бывших союзников Германии в “лагерях для коллаборационистов”». По его данным, более одной трети жителей прибалтийских стран, пребывающих в таких «центрах сбора», сражались на стороне Германии или же являлись членами гестапо и СС. Латыши, литовцы и эстонцы не просто жили в лагерях для перемещённых лиц, но фактически управляли ими, осуществляя «жёсткий контроль» в таких вопросах, как выдача паспортов, распределение одежды, сигарет, распространение информации по лагерю. Согласно Миддлтону, большинство латышей, литовцев и эстонцев могли общаться на английском, вследствие чего производили благоприятное впечатление на офицеров американских оккупационных властей.
Проверка остальных заявителей (украинцев, русских, поляков и т.д.) сотрудниками Международной организации по делам беженцев также не была эффективной. Так, один сотрудник американской Комиссии по перемещённым лицам, который работал в тесном контакте с представителями организации, увольняясь со своей должности, заметил с отвращением, что процесс проверки Международной организацией по делам беженцев представляет собой не что иное как «абсолютную аферу». По его утверждению, многие клерки Международной организации сами являлись бывшими коллаборационистами и к тому же учили заявителей технике обмана при контакте с официальными лицами. Иногда такие клерки сами заполняли все бумаги за заявителей и подавали их на утверждение вышестоящим чиновникам организации.
Согласно воспоминаниям очевидца, в одной из групп латышей, заявивших о своём желании иммигрировать в США, из двадцати человек двенадцать являлись бывшими офицерами СС. При этом у них всех на руке была идентичная отметка, свидетельствовавшая об их причастности к этой организации. Заявители, отвечая на вопрос о природе данной отметки (которая, подчеркнём, у всех двенадцати была абсолютно одинаковой), давали разные объяснения её происхождения: кто-то говорил, что она является результатом ожога, кто-то утверждал, что это следствие ранения и т.д. Американский сотрудник, принимавший заявления латышей, полностью удовлетворился этими нелепыми объяснениями и выдал иммиграционные визы.
Согласно Закону о перемещённых лицах, 40% от общего количества въездных виз в США должны были получить выходцы из прибалтийских стран. На деле же оказалось, что Конгресс серьезно переоценил количество латышей, эстонцев и литовцев, желавших уехать в Америку. На практике выходцы из прибалтийских стран составляли не более 19% от общего числа перемещенных лиц. В итоге сложилась парадоксальная ситуация: латышей, литовцев и эстонцев попросту не хватало, даже если бы американские власти выдавали визы им всем, без какой-либо проверки, отбора или «фильтрации». Простая арифметика показывала, что нахождение того же латыша и его жены для отправки в США позволяло отправить в Америку трёх евреев, или поляков, или чехов, или венгров, или украинцев.
Таким образом, все стороны – и американские власти, и перемещённые лица других национальностей – были заинтересованы в том, чтобы выдать как можно большее количество виз именно выходцам из прибалтийских стран.
В марте 1947 года, менее чем через два года после поражения нацистской Германии и её союзников во Второй мировой войне,президент США Трумэн заявил о приоритетной задаче во внешней политики США: «поддерживать свободные народы, сопротивляющиеся попыткам их подчинения со стороны вооружённых меньшинств и внешних сил», а также помогать таким народам противодействовать «насильственному установлению у них тоталитарного режима». Доктрина Трумэна стала объявлением холодной войны Советскому Союзу.
Ненависть к гитлеровцам и их союзникам, ещё недавно так горячо испытываемую в США, сменила новая ненависть – к Советскому Союзу. Таким образом, нацисты, а также их пособники, проникшие в Соединённые Штаты через «решето» закона о перемещённых лицах и закона о защите беженцев, оказались как у себя дома. Их никто не преследовал, ибо американцы были уверены, что с нацизмом покончено раз и навсегда. Врагами американцев оказались враги нацистов. В свете этого коллаборационисты вызывали ещё большее доверие у местных властей и обывателей, ибо без труда могли подтвердить свою ненависть к коммунистическому строю.
Руководству США представлялось, что нацизм – проблема прошлого, и проблема, по мнению большинства американцев, решённая. А вот проблема коммунизма оставалась актуальной. В этих условиях Служба иммиграции и натурализации США, главный в стране орган по надзору за соблюдением иммиграционного законодательства, не рассматривала выявление нацистских коллаборационистов и их депортацию в качестве приоритетной задачи. На первом месте перед Службой стояло обнаружение шпионов, представлявших угрозу внутренней безопасности США...
Ярким примером работы Службы иммиграции той поры может служить история Родиона Михайловича Акульшина (литературный псевдоним – Берёзов). Практически все лица, сотрудничавшие с нацистами, оказавшись на Западе, скрыли этот эпизод своей жизни. В фундаментальном «Словаре поэтов Русского Зарубежья», вышедшем в 1999 году в Санкт-Петербурге,в разделе «Вторая волна» почти нет информации о сотрудничестве перечисленных там литераторов с нацистами. Многие биографии вызывают вопросы из-за недосказанности или явной фальсификации фактов.
Так, в статье «Берёзов Родион Михайлович» говорится следующее: «Настоящая фамилия Акульшин(8.4.1894, д. Виловатое, Поволжье – 24.6.1988, Ашфорд, шт. Коннектикут)... До войны в России у писателя вышло 8 книг, особенным успехом пользовалась его “О чём шептала деревня” (1925). В 1941 году попал в немецкий плен и был отправлен в лагерь военнопленных. После войны остался в Германии и в1949 г. эмигрировал в США».
При чтении журнала «На переломе» можно обнаружить несколько произведений Акульшина, подписанных его литературным псевдонимом «Берёзов». В его повестях описывалась крестьянская жизнь конца XIX века. В аннотациях сообщалось, что известный русский писатель «с 1941 года является сотрудником редакции газеты “Новый путь”». С 1944 года Акульшин находился в Берлине, где работал в отделе пропаганды РОА. Писатель оказался в США с поддельными документами. В 1951 году он сообщил властям свою настоящую фамилию, правда, утаив факт своего сотрудничества с нацистами. Американские иммиграционные власти приняли решение о его депортации. Это дело под названием «Берёзовская болезнь» (1952–1957) получило большую огласку в русских эмигрантских и американских политических кругах. В условиях холодной войны дело рассматривалось в сенате и было решено в пользу «берёзовцев», т.е. людей, скрывших или изменивших свою биографию перед американскими властями. Это позволило легализоваться многим военным преступникам, в том числе и бывшим карателям.
Эти события описаны самим Акульшиным в его рассказе «Как я стал знаменитым» из сборника «Лебединая песня». Хотя данный рассказ и изобилует неточностями. Так, Службу иммиграции Акульшин называет«отделом эмиграции». В тексте он также утверждает, что Закон о перемещённых лицах устанавливал отдельную квоту для поляков. Тем не менее его рассказ достаточно точно передает настроения «ди-пи» (от первых букв слов displaced persons – перемещённые лица) – иммигрантов 1940-х и 1950-х годов и проверявших их американских иммиграционных властей: «В Америку я прибыл как поляк. А когда меня вызвали для оформления первых бумаг, я решил сказать о себе правду, что я крестьянин Самарской губернии, Бузулукского уезда… Началось расследование… Однажды утром ко мне приехал служащий отдела эмиграции и натурализации, чтобы взять у меня подписку о невыезде из города. Но этого мало: он потребовал от меня залог в сумме 500 долларов…– Я не могу внести залога, – сказал я чиновнику.– Тогда пожалуйте вместе со мною. Он привёз меня в тюрьму при отделе эмиграции и натурализации, которая помещалась на 13-м этаже… Жизнь не стояла на месте. Скоро был назначен суд, на котором должна была решиться моя судьба… Меня обвинили в том, что, назвав себя поляком, я лишил настоящего поляка американской визы, так как для каждой национальности была установлена определённая квота. Решение суда мне обещали сообщить письменно…[Когда] я проснулся, увидел на своей груди три письма. Одно из них в длинном конверте было из отдела эмиграции и натурализации. В нём сообщалось, что я осужден за ложь консулу, будто я поляк, и поэтому подлежу депортации в двухнедельный срок».
При чтении рассказа Акульшина (Берёзова) о его противостоянии с американской правовой системой, стремившейся депортировать его из страны, следует отметить такой факт. Никто из американских чиновников – ни следователь иммиграционный службы, ни суд, изначально вынесший решение о высылке, – не обращали никакого внимания на деятельность Акульшина в период между его пленением немецкой армией и прибытием в лагерь для перемещённых лиц. Единственное, что заботило чиновников,это то, что Акульшин, будучи русским, скорей всего поддерживает идеи коммунизма. Как вспоминает сам автор: «Мой обвинитель почему-то подозревал, что я коммунист, засланный в Америку как агент советского правительства». Сам Акульшин утверждал, что он не «агент советского правительства». Более того, при своей защите он напирал именно на факт своей полной неприязни советского строя, опять-таки умалчивая о том, чем он занимался в период своего пребывания у нацистов: «Выдержки из моего дневника подтверждали мою неприязнь к коммунизму». И далее: «Упомянул я о народном, “сталинском” ополчении, о ди-пи лагерях, о превращении из русского в поляка и о судебном решении – депортировать меня». Настаивая на своей полной неприязни коммунизма как главном аргументе против возможной депортации, Акульшин договорился до следующего: «А советских агентов в Соединённых Штатах – без счёта. Они смущают несчастных наговорами: “Вот тебе и хвалёная Америка! Ты для нее – нуль. Возвращайся скорее домой”. Что будет, если люди побегут из Америки? Конфуз для свободной страны. Так что всем “берёзовцам” нужно как можно скорее дать все права американских граждан».
Результатом кампании, затеянной Акульшиным (Берёзовым) и поддержавшей его русской общиной Америки, стала «амнистия»многих русских иммигрантов, въехавших в страну после Второй мировой войны по поддельным документам.
К сожалению, при такой «амнистии» фактически не осуществлялась проверка деятельности иммигрантов во время Второй мировой войны. Если же данные о сотрудничестве тех или иных людей с нацистами всё-таки и поступали к иммиграционным властям, то рассматривались как пропаганда и происки «агентов советского правительства».
В этих условиях удалось полностью легализоваться и Б.А. Филистинскому. О нём, как об активном агенте немецких спецслужб,стало известно в СССР ещё в 1944 году. П.И. Таврин, подготовленный Отто Скорце-ни для покушения на И.В. Сталина, показал на допросе: «Филистинский активно используется германской разведкой. В Риге он являлся редактором газеты “Новое слово”, а затем был подготовлен Краусом (начальник команды“Цеппелина”. – Б.К.) в качестве редактора подпольной газеты в СССР… Филистинский на одном из ужинов заметил, что отсутствие необходимых транспортных средств тормозит работу Рижской команды “Цеппелина”. На это Краус ответил, что если сейчас не хватает транспортных самолётов, то, видимо, скоро не хватит людей для выброски… По словам Крауса, немцы намечают теперь выброску крупных групп для диверсионных целей. Краус доказывал, что многочисленная группа в областном или районном центре сумеет перебить местное руководство и совершить крупную диверсию».
Б.А. Филистинский в первый раз предложил свои услуги оккупантам в августе1941 года в Новгороде. Сразу же после того как гитлеровские войска заняли город, он отправился в немецкую комендатуру и предложил свои услуги по налаживанию «нового порядка». Это предложение было нацистами принято. Выступая перед полицейскими и сотрудниками городской управы, Филистинский неоднократно заявлял о том, что нужно активизировать выявление коммунистов и евреев и передавать их на расправу немцам. «Нечего их жалеть» – говорил он.
Сам он никого не жалел. В сентябре 1941года он лично арестовал советского партизана Прокошина, бывшего начальника штаба ПВХО колмовской больницы. Арест был произведён Филистинским вместе с русскими полицаями, служившими под его началом, в кладовой больницы, где скрывался раненный партизан. В конце сентября 1941 года Филистинский выдал немцам столяра колмовской больницы еврея Гринберга. Полиция, получая указания от немецкой комендатуры или Филистинского, не только занималась арестами советско-партийного актива и лиц еврейской национальности, но и собирала в городе оставшиеся бесхозными вещи. Вещи свозились на один склад, после чего распределялись между сотрудниками управы и полицейскими. Частично отправлялись в Германию.
Всеми силами помогая немцам, Филистинский предположительно одновременно являлся в Новгороде представителем коллаборационистской группы «РОД (Русское освободительное движение) на севере России». На неё немцы возлагали в том числе и контрразведывательные функции.
Трагически сложилась во время оккупации судьба Колмовской больницы. В октябре1941 года Филистинский получил от немец-кого коменданта яд и приказ об уничтожении пациентов психиатрической больницы. Помогал ему в выполнении этого приказа комендант Колмово Иван Петрович Моногаров. Будучи одновременно завхозом Колмовской больницы и комендантом поселка Колмово, он руководил погрузкой на автомашины трупов больных из психиатрической больницы после их отравления смертельной дозой скополамина. Тела свозились на свалку.
В апреле 1943 года Филистинский по предложению немцев вместе с матерью и тёткой перебрался во Псков, а потом в Ригу. Проживая в этих городах, работал в отделе пропаганды, занимал пост заместителя редактора крупной коллаборационистской газеты «За родину». Как литературный сотрудник, он написал и опубликовал в этой газете несколько десятков статей, таких как «О Родине и большевизме», «Борьба молодёжи с марксизмом», «Поэты – жертвы большевизма».
В этих статьях критиковался не только Советский Союз, но и США и Великобритания. Проживая во Пскове, Филистинский являлся агентом Абвер-команды 304 и поставлял сведения о советском сопротивлении немецкой контрразведке. Там же он вступил в известную антисоветскую организацию «Народно-трудовой союз нового поколения» (НТС).
В октябре 1944 года Филистинский с родственниками перебрался в Германию. Там он начал работать в отделе восточной прессы имперского правительства при Министерстве народного просвещения и пропаганды. Согласно ходатайству работодателя, на него не распространялось «положение о восточных рабочих» и ему с родственниками были выданы паспорта иностранных граждан. Подобный отход от законов Третьего Рейха объяснялся тем, что «господин Филистинский является постоянным сотрудником на службе восточной прессы и используется в военно-важных пропагандистских целях».
В конце войны ему удалось выехать из Берлина на запад Германии – в Кассель, а затем в Мюнхен. Таким образом он оказался в американской оккупационной зоне. В 1950 году Б.А. Филистинский перебрался в США. Судя по всему, его таланты оказались востребованы американскими спецслужбами. Он жил сначала в Нью-Йорке, а с 1954 года в Вашингтоне. Преподавал в американском университете и параллельно работал на радиостанции «Голос Америки».
В конце 1950-х годов Филистинский начал выступать в качестве специалиста по Советскому Союзу на радиостанции «Свободная Европа» (Мюнхен, ФРГ).С конца 1940-х годов он активно публиковался в эмигрантских изданиях «Грани», «Новое Русское слово», «Новый журнал», «Русская мысль» под псевдонимом Борис Филиппов. Всего до своей смерти в 1991 году им было опубликовано более 30 книг.
Но в работах маститого профессора Вашингтонского университета не было рассказов о трагедии Колмовской больницы, о десятках простых людей, закончивших свою жизнь благодаря его активной работе на посту руководителя новгородского «русского гестапо».
Советский Союз для экстрадиции Филистинского был готов отправить свидетелей его преступлений в США. Об этом шли переговоры в начале 1970-х годов. Однако отставка президента Ричарда Никсона не позволила довести это дело до логического конца. Американские правоохранительные органы обратили более пристальное внимание на поселившихся у них иммигрантов из Европы лишь тогда, когда в самом американском обществе произошли изменения в отношении к событиям Второй мировой войны, когда для рядового американца антикоммунизм перестал оправдывать нацистское прошлое...
Владимир Дмитриевич Соколов родился в 1913 году в Орле. До начала Великой Отечественной войны, а также на протяжении четырнадцати месяцев после вторжения Германии в Советский Союз он жил и работал в Воронеже. В августе 1942 года Соколов вернулся в Орёл, к тому времени уже оккупированный немцами, и устроился на работу в газету «Речь», издававшуюся под контролем роты пропаганды 693 немецкой армии и имевшую наибольший тираж на всей оккупированной территории России. На поприще журналиста «Речи» Соколов добился определённых успехов: немцы наградили его медалями «За храбрость» и «За заслуги» в марте и апреле 1943 года. Соколова также назначили заместителем главного редактора газеты.
После отступления немецкой армии летом 1943 года из Орла редакторский состав «Речи» был закреплен за ротой пропаганды 612 и переброшен в Брянск, а затем в Бобруйск. Постепенно отступая вместе с немецкой армией, Соколов оказался в Берлине, где до окончания войны работал в русскоязычных газетах «Заря» и «Воля народа».
21 мая 1951 года Соколов подал заявление на получение иммиграционной визы в США в городе Венторф, Германия. В тот же день он получил такую визу и уже 27 июня 1951года въехал в США, подписавшись под собственными показаниями, данными Службе иммиграции и натурализации, в которых утверждал, что «никогда не участвовал в каком-либо движении, являвшемся или являющимся враждебным по отношению к США» и «никогда не поддерживал и не выступал за преследование лиц или групп лиц по мотивам расовой, религиозной или национальной принадлежности».
В 1956 году Соколов подал заявку на получение американского гражданства в порядке натурализации. В иммиграционных формах он указал, что «никогда не давал ложных показаний для достижения своих целей по им-миграционному законодательству». Он также подтвердил, что являлся «человеком с хорошей моральной репутацией, приверженцем принципов американской Конституции». Инспектор СИН провел дополнительное интервью с Соколовым относительно его деятельности в ходе войны. Соколов указал,что в «Речи» он писал только антикоммунистические статьи и не написал ни одной «фашистской или профашистской строчки», а если в его работах и встречались антиеврейские выпады, то это объяснялось принуждением со стороны немцев. И инспектор СИН,и инспектор по натурализации были удовлетворены данными пояснениями. Соколов получил американское гражданство.
В 1959году он стал преподавателем русского языка в Йельском университете. Активно участвовал Соколов и в политической жизни русской эмиграции. Ещё в 1945 году он был принят в Национально-Трудовой Союз (НТС). Уже в 1947 году он становится председателем Гамбургского отделения организации, и это несмотря на слухи о его деятельности во время войны. В 1951 году он уже становится председателем Нью-Йоркского отделения НТС...
Но в январе 1982 года прокурор округа штата Коннектикут возбудил дело о денатурализации Владимира Соколова. При этом государственный обвинитель указал следующие основания для лишения Соколова гражданства: во-первых, Владимир Соколов въехал в США по визе, которую не мог получить на законных основаниях, как поддерживающий преследование евреев в годы войны; во-вторых, при получении гражданства Соколов сознательно исказил существенные факты, касающиеся его деятельности во время войны. Его статьи в газете «Речь» отличались не только антисоветизмом, но и антисемитизмом и антиамериканизмом.
Так, в статье под названием «Бывшие хозяева Орла», опубликованной в газете «Речь» за 30 мая 1943 года, Соколов писал о том, что «жиды», нигде неработающие, пребывающие в тени, но отдающие распоряжения, и являются истинными хозяевами СССР. Он утверждал в той же статье, что, если в городе хотя бы 10% населения составляют евреи, то они обязательно составляют 90% руководства такого города. Соколов перечислил имена сорока семи евреев, занимавших в Орле руководящие посты, и в конце статьи призвал читателей перебить их.
Свою статью «Протоколы сионских мудрецов», опубликованную в той же газете, Со-колов посвятил русскому варианту одноимённой книги, по его утверждению, призванной снять завесу с «тёмных делишек мирового еврейства». В статье Соколов писал о войне, спровоцированной против Германии из-за огромной ненависти, которую питает мировое еврейство к немецкому государству. Он также утверждал, что «жидо-большевизм» объединился с капиталистическими странами – Англией и США, потому что «в СССР, Англии и США у власти находятся жиды».
Суд также указал на то, что в ходе судебных заседаний Соколов признал, что полу-чал от отдела пропаганды немецкой армии письменные материалы, которые должен был использовать в качестве ориентира для своих будущих статей. Его задача заключалась в том, чтобы «переработать эти материалы и сделать их более понятными для русскоязычных читателей “Речи”». Доказательства, представленные суду, свидетельствовали в пользу того, что Соколов работал на немцев в газете «Речь» в качестве пропагандиста немецкой армии добровольно. Если бы следователь СИН знал об этом факте, он бы не рекомендовал Соколова для получения гражданства.
Таким образом, утверждение Соколова о том, что он «не написал ни одной фашистской или про-фашистской строки» являлось искажением существенного факта. Стало быть, Соколов нарушил иммиграционное законодательство и получил гражданство незаконно.
Несмотря на однозначную позицию апелляционного суда, определённые недостатки судебного решения первой инстанции позволили адвокатам Соколова затянуть процесс. Когда же в 1988 году апелляционный суд окончательно отказал Соколову в пересмотре решения о денатурализации, он обратился в Верховный Суд. В мае 1988 года Верховный Суд вынес решение об отказе в пересмотре дела, и государство немедленно начало про-цесс депортации Соколова.
На слушания, касающиеся его депортации, Соколов не явился. Какое-то время он скрывался, и о его местонахождении не было ничего известно. Лишь в январе 1989 года канадские средства массовой информации сообщили, что Соколов въехал в Канаду и обратился за получением статуса беженца в Монреале. В Канаде Соколов вскоре и умер. Случилось это 19 января 1992 года. По иронии судьбы американским властям так и не удалось избавиться от него: похоронен Владимир Со-колов (Самарин) на кладбище Ново-Дивеевов Спринг Вэллей, штат Нью-Йорк...
.Дело Соколова (как и известное дело Федоренко) скорее является исключением, подтверждающим правило. Процесс был начат почти сорок лет спустя после окончания Второй мировой войны. Можно предположить, что закончился он таким образом во многом из-за радикальных перемен в СССР во второй половине 1980-х годов.
... По американским законам невозможно осуществлять уголовное преследование в отношении преступлений, совершённых в чужой стране неамериканским гражданином против местного населения. Таким образом, единственная возможность привлечь нацистских коллаборационистов к правосудию заключалась в их депортации в ту страну,г де они совершали свои преступления, либо в любую другую заинтересованную страну. Если между США и государством, желающим привлечь к ответственности нацистского преступника, существует соглашение об экстрадиции, тогда вместо депортации осуществляется экстрадиция преступника. Естественно, такого соглашения между СССР и США не существовало. Здесь же стоит заметить, что депортация или экстрадиция в другую страну по американским законам невозможна в тех случаях, когда преступники успевают получить американское гражданство. Как следствие, государству приходится лишать гражданства нацистского пособника в судебном порядке и только потом приступать к процедуре его депортации.
В условиях, когда СССР и США многие годы находились в состоянии холодной войны, любой шаг навстречу друг другу мог рассматриваться как проявление слабости. Нацистские пособники могли не опасаться, что их отдадут в руки правосудия тех стран, где они совершили тяжкие преступления, пока они находились на территории США или их союзников. По сути, для большинства западных политиков такие люди считались гораздо меньшим злом, чем СССР...
Борис Ковалёв